Елизавета Абаринова-Кожухова - Забытые письма

— Я обратил внимание, что на конверте, адресованном Людмиле Ильиничне из Киева, встречается такая же буква «и», — сообщил Дубов, терпеливо выслушав Серапионыча. — В слове «Кислоярск» и еще, кажется, в названии улицы. Стало быть, письмо прислал сам доктор Матвеев. И к тому же, видимо, он был в состоянии волнения… Полагаю, нам с вами следует как можно скорее встретиться с Людмилой Ильиничной.

— Вы правы, — кивнул Серапионыч. — Сегодня же позвоню.

— Отдадим письмо, — продолжал Василий, — а заодно расспросим, что ей известно о делах супруга. Как вы думаете, Владлен Серапионыч, она согласится нам помочь?

— Непременно согласится, — уверенно заявил Серапионыч. — Если бы вы, Василий Николаич, были хоть немного знакомы с Людмилой Ильиничной, то даже не стали бы задавать такого вопроса!

— Ну что ж, вот и познакомлюсь, — улыбнулся детектив.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Как обычно по утрам, Василий Дубов припарковал «Москвич» возле Бизнес-Центра и, едва переступив порог, привычно спросил Родионыча:

— Ну как, есть что-нибудь для меня?

— От Маши — ничего, — столь же привычно ответил вахтер. Такой ответ Василий получал от него ежедневно в течение всей последней недели. — А почту еще не приносили.

— Уже принесли, — раздался прямо над ухом Дубова голос почтальонши тети Веры. Она была для Василия такой же постоянной величиной, как Родионыч и как уборщица Фрося — тетя Вера приносила сюда почту еще в незабвенные «комсомольские» времена.

— Ну, принимайте, — с этими словами тетя Вера вывалила на стол к Родионычу целую кипу газет и писем, отчего ее внушительная сумка «похудела» чуть не на половину.

— А мне? — спросил Дубов.

— И тебе есть, — тетя Вера извлекла из бокового отдела сумки какой-то самодельный пакет и тетрадку в жесткой обложке. — Тебе, Васенька, заказная бандероль аж из Питера. Распишись вот здесь.

— Странно, кто бы это мог быть? — удивленно проговорил детектив, принимая пакет. — Вроде у меня там нет ни родни, ни друзей, ни деловых партнеров.

— А обратный адрес есть? — Родионыч заглянул через плечо Василию.

Детектив повернул бандероль:

— Невский проспект, дом такой-то… В. И. Петров. Нет, не знаю. Ну ладно, разберемся.

И Василий привычно поспешил вверх по лестнице. То, что не было очередного электронного «мессиджа», Дубова не очень удивляло — Иваненко достаточно ясно дал понять, что в конфиденциальности данного вида связи не очень-то уверен.

Сняв с пакета внешний слой жесткой бумаги, детектив к некоторому удивлению обнаружил под ним другой пакет, а поверх него — записку:

«Уважаемый Василий Николаевич! Это послание придет к Вам не совсем прямым путем — через Санкт-Петербург, куда его отвезет на поезде надежный человек. Такова была просьба моего брата Григория Александровича Иваненко, трагически погибшего через два дня после возвращения из поездки в Р***. Оксана Иваненко.

Если Вам необходимы подробности, то Вы можете связаться со мной по известному Вам электронному адресу или по телефону…» Далее следовал номер.

Дрожащими пальцами Василий вскрыл внутренний пакет. В нем оказался целый ворох бумаг и фотографий. А сверху — вырванный из тетрадки в клеточку двойной листок с рукописным текстом.

Дубов тяжко вздохнул и стал внимательно читать последнее послание Иваненко:

«Уважаемый Василий Николаевич! Когда, сообщая Вам о трагическом событии в Р***, я писал, что покойный Б. Н. Чернявский хотел, да не успел передать мне кое-какие документы, я был не совсем точен — кое-что я получил от него при нашей первой и последней встрече. Правда, сообщать об этом по понятным Вам причинам я не стал.

Как выяснилось, покойный Чернявский располагал рядом материалов, касавшихся Кондрата Ковальчука. Когда я спросил, отчего он не открыл их, когда поднялась кампания по осуждению этого преступника, Борис Никифорович ответил, что несколько лет назад послал в республиканскую прокуратуру письмо, что он располагает материалами по „делу Ковальчука“. Вскоре из Киева пришел вежливый ответ, где Чернявского благодарили за помощь и обещали в случае надобности с ним связаться, но, видимо, надобность так до сих пор и не возникла. И это лишний раз подтверждает подозрения, что у наших властей нет никакого желания „раскручивать“ данное дело.

Среди того, что мне передал покойный Б. Н. Чернявский и что я пересылаю Вам — ряд свидетельств, записанных со слов очевидцев, а также фотография, где палачи снялись на фоне только что расстрелянных жертв. Третий справа Ковальчук. И еще один документ, хотя и не имеющий прямого отношения к военным преступлениям, но во многом характеризующий личность Ковальчука: его донос (1936 г.) на нескольких киевских инженеров, которых он изобличает как врагов советской власти, шпионов и вредителей. Хотя это не оригинал, а ксерокопия, но почерк идентифицировать можно.

Чернявский также оставил мне около десятка адресов в Киеве и окрестностях, где живут родственники жертв и свидетели злодеяний Ковальчука, и я решил по мере возможности обойти их и убедить, чтобы они оставили документированные показания. Однако от этого замысла пришлось временно отказаться и даже уничтожить адреса, предварительно заучив их наизусть ради безопасности самих этих людей. Сразу по возвращении в Киев я ощутил за собой столь плотную, хотя внешне и ненавязчивую слежку, что сразу понял работают профессионалы, которые шутить не будут. Да и вообще, после пожара в Р*** может произойти все что угодно.

До свидания или прощайте — как судьба решит».

— И вот оно свершилось! — в сердцах проговорил Василий. — За несколько дней погибли два порядочных человека. И ради чего? Чтобы старый «батька Кондрат» предстал перед земным судом раньше, чем перед высшим? А те, кто его прикрывают, будут и дальше творить свои черные дела…

Дубов еще раз пробежал записку сестры Иваненко и, немного поплутав в международных кодах, набрал номер:

— Оксана Александровна? Это говорит Дубов, из Кислоярска. Не могу и выразить, как я скорблю…

— Не надо соболезнований, — прервала Оксана. — Международка нынче дорогая. Я знаю, что вас с Гришей связывали общие дела. Если чем-то могу помочь, то я к вашим услугам.

— Скажете, не осталось ли после Григория Александровича чего-то по тому делу, из-за которого он ездил в Р***? Простите, что говорю с вами о делах в такие тяжелые дни, но это действительно очень важно.

— Вряд ли, — с сомнением отвечала Оксана Александровна. — Все, что было, я отослала вам. Но если что-то обнаружится, то я вам тут же дам знать.