Олег Азарьев - В толще льда

Залы и коридоры Хранилища – пустые и тихие – озаряются электрическим светом.

Осветился и зал с широким, но не очень глубоким бассейном, выложенным кафелем. В бассейне стоит льдина – громадная, грязная, вся в потеках. Вокруг нее уже расползлась по кафелю мутная лужа. Свет люминесцентных ламп отражается в глыбе и в луже. Кусочки льда отваливаются от глыбы и с шорохом и плеском падают на дно бассейна; звонко стучит капель по луже и по кафелю, – брызги разлетаются во все стороны.

18

Наташа дома со скукой смотрит телевизор – домашний кинотеатр. В квартире тихо и сумрачно, – только торшер освещает мягкий диван, где, подобрав ноги, сидит в халате Наташа. На диване около нее – мобильный телефон. Наташа кладет руку с длинными крашеными ногтями на аппарат и гладит его, будто ласкает.

На экране телевизора в это время идет любовная сцена: обнаженные парень и девушка целуют друг друга – утонченная и холодная продукция "Плейбоя".

Наташа медленно поднимает трубку и, одним глазом поглядывая на экран телевизора, нажимает кнопки, набирая номер.

Дима развалился в вахтерской на старом пыльном диване и читает книжку. Неразборчиво бормочет репродуктор на стене. Под стеной лежит пес и дремлет. На столе начинает звонить телефон – допотопный, захватанный, дисковый аппарат. Дима подскакивает с дивана и хватает трубку.

– Хранилище!

– При-и-иве-ет,- нежно тянет Наташин голос.

– Здравствуй, Наташка. – Дима обрадован. – Как дела?

– Как всегда.

Дима усаживается на скрипучий шаткий стул возле стола.

– Откуда звонишь?

– Из дома.

– Понятно. Одна, значит.

Несколько секунд они молчат.

Дима устраивается поудобней, вытягивает ноги.

– Чем занимаешься? – спрашивает он.

Наташа дистанционкой выключает звук телевизора. На экране продолжается сцена любви. Наташа смотрит ее и отвечает Диме:

– Чем занимаюсь? Ничем, как всегда. И жутко скучаю. По тебе.

– Ясно, – с некоторым унынием тянет Дима.

– А ты?

– Тоже, – обреченно вздыхает он.

– Не хочешь увидеться со мной?

Дима с сомнением двигает губами.

– Вообще-то, нам следовало бы встретиться и поговорить.

– Поговорить? – Наташа с недоумением поднимает красивые брови. – Твой диван в вахтерской помнит кое-что совсем другое. А также крыша твоего Хранилища и озеро…

Дима смущенно трет лоб.

– Да, конечно. Но поговорить – необходимо.

Тут Наташа встрепенулась и радостно выпалила:

– Значит, ты меня приглашаешь!

– Куда?

– К себе!

– К себе? Домой, что ли?

– А я что, домой тебе звоню?

– Так, значит… Сюда хочешь?

– Да!

– По местам боевой славы? – ухмыляется Дима.

– Какой славы?

– Очень тайной.

– Что за околесицу ты несешь?

– Помаленьку крыша едет… от наших отношений.

– Ты что там, обалдел от радости?

– От радости? Хм… Да. Обалдеешь тут.

– Ты чем-то недоволен? – наконец капризно вопрошает Наташа.

– С чего ты взяла?

– Да так, показалось…

– Надолго зарулишь?

– До рассвета.

– Погоди, а муж?

– Его не будет до завтра. Я еду! Жди!

Дима встревоженно привстает со стула.

– Наташа!..

Короткие гудки. Он торопливо набирает номер.

В квартире Наташи настойчиво звонит стационарный телефон, однако Наташа не обращает на него внимания. Она поспешно собирается в спальне. Сбрасывает халат. Обнаженная, открывает зеркальные дверцы шкафа, швыряет на кровать черное кружевное белье, черное платье, темно-синий женский костюм с брюками, джинсы, тенниски. Надевает тонкие кружевные трусики и в раздумье застывает перед кроватью, заваленной одеждой.

Дима в отчаянии швыряет трубку на телефон, подходит и плюхается на диван. Пес встает, потягивается и подходит к Диме, тыкается носом ему в ладони, сложенные между колен. Дима гладит пса и приговаривает:

– Ну, вот и вляпались мы с тобой опять. А Игорь предупреждал. И каждая такая встреча – это всевозможные будущие неприятности. Мягко говоря.

А ледяная глыба в бассейне уже изменила очертания и уменьшилась в объеме. По ней текут ручейки талой воды. Дно бассейна покрыто водой. От глыбы отваливаются крупные куски льда и с шумом и плеском обрушиваются в воду.

19

Свешников открывает дверь и входит в свою квартиру.

Жена в гостиной смотрит телевизор. Свешников бросает: "Привет!" – и проходит в кабинет-спальню, включает настольную лампу и снимает пиджак. В дверях появляется его жена, красивая нестарая женщина в спортивном костюме с намечающимся возрастным животиком.

– Ужинать будешь? – спрашивает она.

– Да, – отвечает Свешников, снимая рубашку. – Мне кто-нибудь звонил?

– Нет.

– Я сегодня буду работать всю ночь. Может быть, под утро придется уехать.

– Далеко?

– В Хранилище. Существо… Помнишь, я рассказывал?

Жена сочувственно кивает.

20

Еременко стоит на пустынном перекрестке. Он нахохлился, поднял плечи и сунул руки в карманы черной куртки, – не проректор, а типичный урка из старого фильма. Он нервно постукивает подошвой по тротуару и постоянно озирается.

Из-за угла выплывает синий "Мерседес", останавливается. Открывается передняя дверь со стороны пассажира. Выглядывает Владимир. Он в пиджаке и при галстуке.

– Виктор Иванович! – любезно тоном окликает он.

Еременко трусливо оглядывается.

– Поехали! – говорит Владимир. – Нас ждут.

Открывается задняя дверь машины.

Еременко понуро подходит к "Мерседесу" и втискивается на заднее сиденье, где уже сидят двое. Один из них – Коля, муж Наташи.

21

Колесов, заметно "нагрузившись", сидит возле не менее хлебнувшего мистера Морелла. Он панибратски обнимает американца за плечи и бормочет, заглушаемый музыкой:

– Дорогуша, шанс есть шанс, нельзя его упустить. Если судьба дает шанс вырваться из всего этого дерьма, в котором мы бултыхаемся с девяносто первого года, надо драпать. И думать нечего. Все равно в этом поганом болоте до самой нашей смерти лучше уже не будет.

Пьяный переводчик с осовелыми глазами и с галстуком на боку, соскальзывая локтем с края стола и с трудом ворочая языком, пытается переводить.

– Не переводи! – велит Колесов. – Это ему не обязательно понимать. Да и не поймет он правильно. Чтобы нас понять, надо самому в этом говнище поплюхаться. – И – Мореллу: – Йес, сэр?

Морелл пьяно кивает и улыбается.