Роберт Хайнлайн - Весь Хайнлайн. Число зверя

Ознакомительный фрагмент

Я отгибалась назад, когда услышала голос:

— Какой ужас. Юная новобрачная зверски замучена. Дити, прекрати немедленно.

Я сделала кувырок назад, встала на ноги: передо мной стояла папина невеста.

— Доброе утро, тетя Хильдочка. — Я поцеловала и обняла ее. — Почему это зверски замучена? Злодейски захвачена — это еще куда ни шло. Но ведь в обмен на равноценный товар.

— Замучена, замучена, — повторила она, зевнув. — Откуда у тебя такие синяки? Кто тебя так, наверняка муженек твой, как там его зовут?

— Нет у меня никаких синяков, и ты прекрасно знаешь, как его зовут, ты с ним раньше меня познакомилась. А вот отчего у тебя такие мешки под глазами?

— От беспокойства, Дити. Твой отец серьезно болен.

— Что?! Чем?

— Сатириазом. Необузданной похотью. Неизлечимо, надеюсь.

Я облегченно вздохнула.

— Ну и змея же ты, тетя Хильда.

— Не змея, моя милая, а коза. Которую всю ночь разделывал козел, и не какой-нибудь, а самый отменный на ранчо. При том, что ему за пятьдесят, а мне всего двадцать девять. Просто диву даешься.

— Папе сорок девять, тебе сорок два. И ты еще жалуешься?

— Что ты! Знай я двадцать четыре года назад то, что знаю теперь, я бы ни за что на свете не дала Джейн положить на него глаз.

— То, что ты знаешь теперь? Смотри-ка: а вчера ты заявляла, что забиралась к нему в постель, причем неоднократно. Одно с другим не вяжется, тетя Козочка.

— В те разы все было наскоро, — снова зевнула она. — По-настоящему я его не испытала.

— Тетя, ты врешь и не краснеешь. Ты вообще ни разу не была у него в постели до вчерашней ночи.

— Откуда тебе это знать, милочка? Разве что ты сама там была все время? Кровосмесительство, да?

— Чем, скажи пожалуйста, тебе не нравится кровосмесительство, козища ты похабная? Сама не пробовала, так хоть другим не запрещай.

— А ты, значит, пробовала-таки? Ну-ка, ну-ка, детка, расскажи тете!

— Говорю честно все как есть: папа ни разу в жизни меня не тронул. Но если бы тронул… Я бы не устояла. Я без ума от него.

Хильда подошла и поцеловала меня, гораздо нежнее, чем прежде.

— Я тоже, девочка моя. Молодец, что ты так говоришь. Я бы тоже ему не отказала. Но у нас ничего с ним не было. До вчерашней ночи. А теперь я самая счастливая женщина в Америке.

— He-а. Не самая. Самая счастливая — вот она, перед тобой.

— Ну-ну, это как сказать. Значит, мой шалопай оказался на высоте?

— Видишь ли, он хотя и куклуксклановец…

— Да ты что, милая! Зебби не из таких!

— …но он великий маг под простыней.

Тетя Хильда недоуменно взглянула на меня, потом расхохоталась:

— Сдаюсь. Мы обе самые счастливые женщины во всем мире.

— И самые везучие. Тетя Козочка, тебе будет жарко в этом папином халате. Давай я тебе подыщу что-нибудь из своего. Хочешь безразмерное бикини?

— Спасибо, лапочка, но ты разбудишь Зебби.

Тетя Хильда распахнула папин халат и принялась обмахиваться его краями, как веером. Я поглядела на нее: вот это да! Три, не то четыре раза замужем — на срок по контракту. Не рожала. В ее сорок два мордашка у нее как у тридцатипятилетней, а от ключиц и ниже ей можно дать и восемнадцать. Сиси маленькие, крепенькие — у меня были крупнее в двенадцать лет. Плоский живот, прелестные ножки. Просто фарфоровая статуэтка — я себя рядом с ней чувствовала просто великаншей.

— Если бы не твой муж, — добавила она, — я бы так и ходила в этой старой натуральной шкуре. Действительно жарко.

— Я бы тоже, если бы не твой муж.

— Джейкоб? Дити, он же тебе пеленки менял. Джейн тебя как учила? Соблюдать истинное приличие — значит не соблюдать ложных приличий.

— Конечно, тетя Хильда. Но не сегодня. Сегодня все по-другому.

— Да, конечно. Ты всегда была умницей, Дити. Женщины знают, как надо поступать, а мужчины нет: мы должны их наставлять и уберегать… притворяясь, будто мы беззащитные, чтобы не ранить их беззащитное самолюбие. Впрочем, мне это никогда не удавалось. Я люблю играть со спичками.

— Тетя Хильда, тебе это удается, еще как удается — по-своему. Я уверена, мама знает, что ты сделала для папы, она дала на это благословение и рада за папу. За всех нас — за всех пятерых.

— Да ну тебя, Дити, я сейчас заплачу. Давай-ка выжмем апельсиновый сок, а то наши мужчины того и гляди продерут глаза. Первейшее правило жизни с мужчиной: накорми его сразу же, как проснется.

— Я знаю.

— Да, действительно. Еще бы, конечно, знаешь. С того дня, как не стало Джейн. Зебби-то хоть понимает, как ему повезло?

— Говорит, что понимает. Я уж постараюсь его не разочаровывать.

5. «…ОБРУЧАЛЬНОЕ КОЛЬЦО —

ЭТО НЕ КОЛЬЦО В НОСУ…»

ДЖЕЙК:

Я проснулся с чувством беспричинного блаженства, потом осознал, что лежу в постели в нашем загородном доме, который моя дочь называет Гнездышком… потом проснулся окончательно и уставился на соседнюю подушку — точнее, на вмятину в подушке. Значит, это был не сон! Значит, блаженство не беспричинное, и может ли быть причина прекраснее!

Хильды поблизости не было. Я закрыл глаза и притворился спящим, так как мне необходимо было сделать кое-что важное.

«Джейн!» — позвал я мысленно.

«Я слышу тебя, милый. Слышу и благословляю. Теперь мы счастливы все вместе».

«Не могла же Дити скиснуть в старых девах только ради того, чтобы ее папашка-старикашка не остался без присмотра. А этот молодой человек, он ничего. Даже очень, просто в энной степени. Я это сразу почувствовал, и Хильда подтверждает».

«Я знаю. Не волнуйся, Джейкоб. Наша Дити никак не может скиснуть, а ты никогда не превратишься в старикашку. Все получилось в точности так, как задумали мы с Хильдой — пять с лишним ваших лет назад. Все было предрешено. Она ведь ночью тебе об этом сказала».

«Да, дорогая».

«Встань-ка поскорей, почисти зубы и быстренько прими душ. Не копайся, тебя ждут к завтраку. Позови меня, когда понадобится. Целую».

И я встал, чувствуя себя маленьким мальчиком в рождественское утро. Джейк мог не беспокоиться, потому что Джейн скрепила все печатью одобрения. Пожалуйста, не надо снисходительных усмешек, о несуществующий читатель, высокомерно кривящий губы где-то там над книгой: Джейн реальнее тебя.

Дух прекрасной женщины вовсе не кодируется нуклеиновыми кислотами, свернутыми в двойную спираль, так думают одни непроходимые зубрилы. Я мог бы доказать это математически, да только ведь математика ничего не доказывает. У математики нет никакого содержания. В лучшем случае она иногда служит удобным средством описания некоторых аспектов нашей так называемой «физической вселенной». И хорошо еще, если так, а то вообще-то большая часть математики бессодержательна, как шахматы.