Николай Полунин - Цербер

Он стиснул ей ладошку в ответ. Не открывая глаз, попытался продолжить то, чем был занят, едва Павел объявил привал и стало необязательно заставлять себя идти.

Вновь он обращался к НЕЙ, вызывал огненные строки, и это было как биться в глухую стену. Ни буквы, ни картинки, ни звука.

- ...В третий раз наш Иван поднялся. Хоть и года уж не те, и здоровьишко. Отрыл себе такую наполовину как бы землянку, бабешка какая-то колченогая с ним прижилась, глядь - там и робятенок-другой. Хозяйство - курей пара да коза лядащая, огородик... Но тут - во судьба-судьбина! - землетрясение! Сроду в том в дремучем, в нашем то есть, краю ни про какие трясения земли не слыхивали, а тут - на! Треш-ш-шына прошла а-глубоченная! И надо ж такому быть, всех мимо, а Ванькина земля, с козой, женой, ребятами золотушными и огородом - как есть ухнула. Ни вот столечко не осталось на проживание бедолаге, и сам-то уцелел потому - к соседу ходил дратвы занимать, седьмую заплату на обутку мастерить. Тут уж чего делать...

Павел встал, прошел, косолапя, к куче дров, выбрал полено потолще.

- Пашк! Что дурью мучаешься, которое тебе? - сказал Гоша нетерпеливо. Чем кончилось-то?

Обломок в половину ствола поднял из костра ворох искр. Вернувшись, Павел сел по одну сторону с Андреем Львовичем, который слушал побасенку не так внимательно, как все предыдущее. Может быть, он ее знал.

- Делать, говорю, осталось только идти топиться. Взобрался мужичок на высокий по-над речкой утес, да ведь надо ж узнать, с чего житье-то поломано. Помолиться напоследок тоже. Вот и говорит он так: "За что караешь, Всемогущий! Жизнь моя у тебя на ладони. Грешил не больше других, работал по мере сил, а то и сверх того, добывал хлеб скудный в поте лица. На тебя не возроптал за беды мои, что посылал ты мне беспрестанно. А за что? Теперь вот утоплюсь с горя, какая моя в том вина? Ответь хоть напоследок, а?.." А тот ему сверху и говорит...

Он неторопливо положил кусок мяса на кусок хлеба и прожевал. Хитро прищурился.

- Отодвинул руцею облачко и так отвечает: "Что ж, Иван, твоя правда. Вижу я, хороший ты человек, и беды, тебе мною ниспосланные, в примете на иных грешников, несуразны. Но... - Павел сделал полагающуюся паузу. - Но не люблю я тебя!"

Все помолчали, переваривая.

- А! - сказал Гоша. - Точно, про нас. Га! Ну-ка, где там наши граммчики, остались еще? Молодец, Пашка, а то я тут, правду сказать, как в яме - ни черта достать не могу. Вот выйдем куда-нибудь, тогда уж...

- А мораль? - спросил вполоборота Андрей Львович. - Какую мы видим здесь мораль?

- Такую, что с большим, я извиняюсь, прибором положить мне на то, что кто-то там меня любит или не любит, если за ту любовь приходится расплачиваться собственной шкурой. Самая естественная идея, не правда ли? Павел снова выдержал паузу. Он перестал придуриваться. - Но и ему с еще большим прибором положить на меня. Или пусть даже - ей, в смысле ЕЙ, Братка. Вот такая здесь мораль, мерсье-дамм, - закончил он в своем обычном тоне.

- Ну, ты разъяснил, - сказал Гоша.

- Но послушайте, это же то самое, о чем я вам и говорил! - воскликнул Зиновий Самуэлевич. Михаил судорожно вздохнул.

"Ну, что же ТЫ! - отчаянно думал он. - Где ТВОЙ обещанный лучик надежды? Или не заслужил я? Никто из них не уйдет отсюда, это я понимаю. Пусть. ТЕБЕ так угодно - пусть. Но оставь хотя бы ее. Ее одну. Оставь, какой бы ни быть ей после того, что ТЫ с нею, с ними всеми сотворишь. Прошу, оставь!"

- Миша, Мишенька, что с тобою? У костра, за разгоревшимся пламенем, Андрей Львович встал во весь рост.

- Минуту внимания всем. Лена, особенно к тебе относится. Постарайся держать себя в руках. С этого момента все вы считаетесь мобилизованными и безоговорочно подчиняетесь мне как своему руководителю. Все вы помимо того, что являетесь обладателями определенных аномальных способностей, еще и граждане той страны, государства, на территории которого имеете честь находиться. Если кто в горячке забыл, я напоминаю. В этом государстве проблемами, подобными вашей, занимаюсь я. Смею уверить, достаточно углубленно. Также уверяю, что ничего особо исключительного, в чем вас так хотел уверить уважаемый Михаил Александрович, вы не представляете. В свое время я ознакомлю вас с соответствующими материалами и сведу с людьми, которым доступны и ваши возможности, и многие другие. Касаемо сообщений, которые вам делал Михаил Александрович, я склонен считать это своего рода навязчивой идеей, вызванной... переутомлением.

Сразу хочу успокоить, что все имевшие место трагические происшествия, которым я был свидетелем или, возможно, бывшие с вами ранее, ни одному из вас в вину поставлены не будут. Кроме Михаила Александровича, о котором разговор особый.

О дальних планах пока говорить не станем, все узнаете, но вот Елена Евгеньевна на свое положение, материальное и любое другое, не жаловалась... до последнего времени. Ведь так, Лена? Кстати, подношение мое цело? Я уж по возвращении тебе каталог дам, чтобы ты своими глазами прочитала, что это, откуда и сколько стоит. А то бросаешься, как стеклом... и это я знаю, знаю.

Сейчас свертываем лагерь, все отдохнули, движемся в направлении юго-восток, это самая ближняя оконечность леса. Там и до Старохолмска рукой подать. Да, - сказал Андрей Львович, как бы спохватываясь, - к сведению присутствующих, господин Верещагин, - кивок Павлу, у которого в руках уже давно появилось по автомату, - полностью на моей стороне и разделяет все вышесказанное. Это если кто-то захочет мне помешать. У меня все, я кончил.

Один автоматный ствол ни на миллиметр не отклонялся от прямой, связывающей его с сердцем Михаила, другой обращен к Гоше и Зиновию.

Елена Евгеньевна неслышно ахнула.

- Паша, вы...

- Прости уж, Братка, так оно надежней будет. Я ведь давно этого хотел, не говорил только. Леночка, не подумайте, я Миньке вреда делать не собираюсь, он только на прицеле у меня побудет. Гоша, Зиновий, тоже не рыпайтесь, я голыми руками вас сделаю. Гошка, слыхал, с приемчиками твоими? А ты, Лена, знай, если со мной что, у меня рука и сама выстрелит, глупостей не надо. Минь, подтверди.

- Да, - подтвердил он.

Елена Евгеньевна смотрела завороженно. Она уже не видела Павла, не слышала его слов, как перед этим не слыхала и половины из говорившегося Андреем Львовичем.

В ней вновь, но несравненно сильнее, возник и заявил о себе тот, другой. Парализовал ее волю, оттеснил, отключил от принятия решений.

Первый ручеек энергии, путь к свободе, возвращению, потянулся от тучи вниз и, незримый, стал на ощупь тыкаться, отыскивая свою так долго ожидаемую цель.

Три других ручейка готовы были излиться к нуждающимся в них. Туча была так далека от людских драм.

- Да ты не огорчайся, Братка, - позвал от костра Павел, - вспомни, я обещал тебе, что костлявую мы обдурим, и при тебе Леночка останется. Мне - что поделать - ближе то, что Андрей предлагает. Полная, мне амнистия за то, что с ним пошел и вас поведу, да и против твоей НЕЕ, даже если на самом деле существует ОНА, защиту обещает. Пора мне из нелегалов-то, как думаешь? Ты-то мне про свои "Девять-один-один Всех Миров" заправил, так?