Еремей Парнов - Бог паутины

Англосаксонские ритуалы всегда славились своими чудачествами.

В зале заседаний собралось человек тридцать, не более. Семеро сидели в креслах за столом в виде кольца, остальные, образовав второй круг, расположились на стульях, что напомнило Павлу Борисовичу собрания в Доме дружбы. Только мебель, оставшаяся от купца-миллионщика, была побогаче, ну и, конечно, интерьер.

Климовицкий присел на свободное место возле самых дверей и с любопытством огляделся. Зал украшали две аляповатые скульптуры из позолоченного папье-маше, установленные на ступенчатых помостах: Посейдон с трезубцем и у противоположной стены неизвестная Климовицкому богиня в пеплосе, заколотом на плечах. Судя по дельфинам у ног, тоже морская, возможно, сама Амфитрида. Отверстие в центре стола вмещало пузатую вазу с искусственными лилиями. Середину потолка занимал рисунок "Фестского диска" в завитках облаков. Четыре ветра по углам изо всех сил выдували воздушные потоки. В простенках окон висели морские и геологические карты Атлантики и Средиземноморского бассейна.

Солидный джентльмен в белой с широкой синей полосой мантии, наброшенной поверх твидового пиджака, вооружившись молотком, трижды ударил в гонг.

- Объявляю симпозиум открытым, - провозгласил он по-английски и, оглядев присутствующих поверх очков, вызвал: - Брат Сейсмолог!

Из-за стола поднялся симпатичный старичок в шахтерской каске с горящей лампой.

- Недра спокойны, толчков не зарегистрировано, - доложил он обстановку.

- Брат - Страж Морей!

- Волнение два балла, - бодро отрапортовал румяный толстяк в кепи яхтсмена. - Отлив.

- Брат - Смотритель Порта!

- Все корабли у своих причалов, - в дверях появился тот самый дежуривший за конторкой атлет. - Серый "Шевроле" надо отогнать, - он укоризненно покачал головой. - Закрывает подъезд к складским помещениям магазина.

Нарушитель вскочил, лихорадочно нашаривая ключи, что вызвало добродушные смешки.

- Нет-нет, так не пойдет! - остановил его председатель, ударив молотком по мельхиоровому блюду. - Десять долларов, брат Лайонел.

Проштрафившийся выронил брелок с ключами и полез в задний карман за бумажником, ища глазами свою беззвучно упавшую на ковер связку. Под общий хохот ее поднял кто-то из соседей и точным броском метнул на блюдо, отозвавшееся печальным звоном.

- У меня только драхмы и кредитная карточка, - скорчив трагическую мину, возгласил владелец злополучного "Шевроле".

- Сколько будет по курсу, брат Казначей? - сохраняя приличествующую серьезность, спросил председатель и, получив ответ, произвел церемонию выкупа. - Прошу внимания, джентльмены! - он предостерегающе взмахнул молотком. - Я рад представить вам доктора Клайм-о-витски, - произнес по складам, заглянув в бумажку. - Нашего друга из России... Он здесь?

Павел Борисович поспешно встал и, залившись краской, смущенно раскланялся.

- Рекомендатель?

Блекмен коротко, но не без преувеличений, поведал о научных заслугах "русского друга, одержимого пламенной мечтой открыть новую страницу священной истории".

- Благодарю, брат Джерри, - председатель отпустил его милостивым кивком. - Ваше решение, клубмены?

Решение выразилось в поочередном поднятии большого пальца, словно дело происходило на римской арене, где кровожадная толпа решила подарить жизнь поверженному гладиатору.

- Займи свое место, брат Пол, - председатель наградил Климовицкого милостивой улыбкой.

Растерянно оглядевшись по сторонам, Павел Борисович неуверенно опустился на стул, на котором сидел прежде.

- Можем ли мы, учитывая трудности, переживаемые Россией, освободить нового брата от уплаты членских взносов за первый год? - поинтересовался Блекмен. - Брат-Казначей?

Казначей, в свою очередь, переадресовался к звездочету.

- Солнце в созвездии Весов. День идет на убыль, а с ним и год, прозвучал глубокомысленный отклик.

По-видимому, стараниями Джерри все было заранее обговорено.

- Нашим решением брат Пол направляется на архипелаг Тиры для проведения работ, в которых мы заинтересованы, - заключил председатель, трижды ударив молотком. - После короткого перерыва заслушаем сообщение достопочтенного Гленна Моргана, нашего брата из Сан-Франциско... Прошу, джентльмены.

Все чинно направились к нише, где был сервирован накрытый бумажной скатертью стол: термосы, пирамида одноразовых чашек, крекеры, пакетики с кофе, чаем и сухим молоком.

- Пол! - каждый клубмен счел своим долгом дружески похлопать новичка по плечу. Обращались друг к другу только по имени и на "ты".

Климовицкий расчувствовался почти до слез. Ему и в голову не могло прийти, что атмосфера мальчишеского братства исчезнет уже за порогом клуба. Игра кончается, и каждый уходит в свою жизнь, становясь самим собой: мизантропом, завистником, интриганом, снисходительным добряком, циником или прекраснодушным фантазером, а то, смотря по обстоятельствам, и тем, и другим, и третьим.

Змеи меняют кожу, люди меняют маски.

Клубмен, смолотивший полпачки крекеров, удостоился премии в виде оплаченного ужина на две персоны в ресторане "Астерий", которую тут же выставил на аукцион в пользу общества. Торговля - цена дошла до семидесяти долларов - превратилась в забавную комедию. Каждый дурачился, как мог, развлекая себя и других.

Страж Морей, у которого были руки-крюки, поперхнувшись от хохота, выронил чашку, испачкав скатерть кофейной гущей, за что был тут же подвергнут каре. Та же участь постигла и опоздавшего господина во фраке, явившегося с футляром в руке - по-видимому, музыканта. Попытка оправдаться трудностями парковки обошлась ему еще в десять баксов[53].

Наказанные, изобразив крайнюю степень досады, присоединялись к общему веселью. Павел Борисович поймал себя на мысли, что почел бы за честь оказаться на месте проштрафившегося.

Удар молотка оповестил о возобновлении симпозиума. Лекции предшествовала минута ритуального безмолвия, после чего председатель поклонился сидевшему рядом старцу с вдохновенным лицом пророка и указал на помост с пюпитром перед статуей морской богини. Стартовал Морган довольно лихо, трижды воззвав, как, наверное, показалось не одному Климовицкому, к всеобщей богине-прародительнице:

- Mater! Mater!! Mater!!!

Пронзительный выкрик, достигший недоступных человеческому уху ультразвуковых частот, перейдя в чревовещательное бурчание, оборвался на рокочущей ноте, хотя губы проповедника продолжали находиться в движении, артикулируя немые фонемы. Сам он как-то сразу сник, простертые вверх руки бессильно опали, запрокинутая голова поникла, как увядший цветок. Казалось, почтенный муж в пастырском облачении грохнется на пол. Ничего подобного, однако, не произошло. Словно очнувшись от одури, он удивленно поднял брови, всматриваясь в одному ему открытую даль. Это было похоже на пробуждение шамана, слетавшего в мир духов. Голос обрел обыденное звучание, а речь, невзирая на выспренность, осмысленную плавность.