Сергей Лукьяненко - Eurocon 2008. Убить Чужого

— И что же ты про них знаешь? А, Ваня? — ядовито осведомился Ниткин.

Пейпер носил имя Иоганн, но Ниткин всегда звал его на русский манер.

— Что они существуют. У них два сердца. И, кстати, живут они очень-очень долго. Еще знаю, что адмирал Канатчиков родом с Махаона. И он тоже антроподевиант.

— А еще?

— По-моему, достаточно.

— Ага. «Достаточно»… «Живут долго»… Это они теперь, Ваня, живут долго. А тогда мерли как мухи. Поэтому ты бы лучше слушал старшего товарища и не того. Не особо тут.

— Давай ближе к делу, Ниткин, — попросил Саржев. — Нам в атмосферу скоро входить. Мусор в эфире во время этой ответственной операции я не потерплю.

— А пусть он не перебивает.

— Старший лейтенант Ниткин, приказываю продолжать рассказ!

— Есть!.. Так вот, образовалась у них проблема. Серьезная-пресерьезная. Потому как дитё, у которого два сердца, жить не хочет. Там внутренний конфликт в нервной системе выходит. И получилось, что колонисты на Махаоне не могут нормально размножаться. Любая пичуга махаонская — может, любая мышь завозная — может, а они — нет. Обидно!

— А я вроде читал, что были случаи на Земле, когда люди с двумя сердцами рождались, — вставил Тихон. — Давно еще. Тысячу лет назад! И жили ведь как-то.

Ниткин шумно вздохнул.

— Не знаю, где ты это читал. Но только на Махаоне всё было именно так, как я рассказываю… Взрослые вы люди и сами понимать должны, что возникло много вопросов. Как научного, так и организационного свойства. Научные вопросы все были «как?», «почему?» и «что делать?», а организационные — «кто виноват?», «кого сажать?» и «на сколько?». С оргвопросами кое-как разобрались, а с научными… Стала наша медицина думать, как победить слепые силы природы. И, между прочим, думала двадцать лет. А пока она думала, колония Махаон успела поднакрыться медным тазом. В социальном и астрополитическом смысле. Кирта, говорят, стала похожа на Чикаго двадцать второго века — ряды брошенных домов и одинокая милицейская машина перед горсоветом. И уже почти-почти Совет Директоров подписал указ о ликвидации колонии как постоянного человеческого поселения… Когда некто Зиновий Щербат, уроженец, между прочим, Махаона, но в первом, немутантном, поколении, наконец завершил возню в своей лаборатории с генетическими цепочками и математическими моделями. И была у него супруга, Софья Щербат-Растова. К слову сказать, сестра одного из прапрапрапрадедушек Председателя Растова. Но последнее, впрочем, никак к нашей истории не относится. И вот… Пошли Зиновий и Софья на научный подвиг и зачали ребенка. Безо всякого искусственного оплодотворения, самым прямым и естественным образом. Так сказать, во имя науки и человечества.

— Мораль давай, — потребовал комэск. — Атмосфера уже на носу.

— А какая тут мораль? Смех один! Делают они ребенка — рождается нормальный. С одним сердцем. Делают второго — снова нормальный. Ищут добровольцев — добровольцев нет. В общем, только четвертый отпрыск этих самых Щербатов получился правильный… То есть с точки зрения научного эксперимента правильный, а так — антроподевиант. О двух сердцах. И вот на нем Зиновий Щербат свою методику опробовал — и всё получилось! Мальчик выжил. И вообще оказался очень здоровым. Назвали, кстати, Махаоном. В честь родной планеты и одноименного мифологического персонажа, который тоже был сыном врача. И сам врачом стал, кстати.

— Махаон Щербат, — произнес Пейпер, как бы пробуя имя-фамилию на вкус.

Тихон с Саржевым хихикнули.

— Ну и Махаон, ну и Щербат. Ничего смешного. День Мутанта, короче, отмечают в день его рождения. А та методика, которую изобрел его отец, была потом стандартизована. Выживаемость антроподевиантов стала почти стопроцентной. И на Махаоне снова все закрутилось-понеслось, потому что колонисты уже ничего не боялись.

— Что же там за методика, а?

— Ну не методика… Генно-нейронная технология, если точно. Щербат придумал, как при помощи специальных, полезных таких вирусов перепрограммировать нервную систему антроподевианта. Таким образом, чтобы организм воспринимал оба сердца как родные.

— Наука сия зело генна и вирусна есмь, — подражая в интонации старообразным муромцам, заключил Саржев. — Закрываем радиовахту, товарищи, атмосфера пошла.

Гашение скорости в атмосфере прошло нормально, но на эшелоне двенадцать тысяч местная весна показала норов. Их группа в пологом пикировании как раз проходила утренний сегмент терминатора, направляясь на ночную сторону планеты. Асклепий по подбородок ушел в курящуюся недобрыми рыжими хвостами облачную квашню.

— Внимание, турбулентность, — почти хором предупредили Ниткин и Саржев.

Через секунду уже невооруженным глазом стало видно, что хвосты над облаками колышутся, как водоросли на дне беспокойной речуги.

Удар по днищу — будто огромной влажной тряпкой.

Всполошились цифры на указателе угла пикирования.

Да, турбулентность.

— Оставаться на автопилоте! Строго!

Тихону уже доставало опыта, чтобы понимать, что этот приказ адресован в первую очередь ему, ведь Саржев знает: именно опыта Тихону и недостает. Если его «Орлан» сейчас круто заштопорит, только кристальное сознание автопилота сможет вытянуть машину на горизонталь.

Сам Саржев сделает это играючи и вручную. Почти наверняка из любого положения выведет свою машину Ниткин. Скорее всего и достаточно опытный лейтенант Пейпер тоже. А вот относительно Тихона уверенности нет. И не только у Саржева, но и у самого Тихона.

Автопилот, как и ожидалось, в своей спонтанности, непредсказуемости и безупречности мог бы соперничать с лучшими мастерами старорусской борьбы самбо. А потому автопилот поначалу поддался враждебному натиску. Он не ринулся без оглядки в схватку с аэродинамическими силами, но временно вверил «Орлан» под их начало.

Потворствуя стихии, флуггер вошел в пологий плоский штопор.

С глухим хлопком на бронестекло фонаря навалилась глухая мгла — машина ввинтилась в облака. Мир почернел решительно и бесповоротно.

— Вдобавок еще и гроза… — пробормотал кто-то в наушниках.

Автопилот больше не желал довольствоваться скоростью пикирования в какие-то жалкие двести метров в секунду. Он рывком поднял тягу двигателей.

Тихон непроизвольно охнул. Отрицательные перегрузки он, как и любой нормальный человек, ненавидел.

— Три-семь, что там?

— Норма… товарищ капитан… лейтенант.

— Автопилот ведет?

— Несет.

— Молодца. Доложишь, когда будешь на горизонтали.

— Так точно.

Когда скорость поднялась до трехсот, автопилот на очередном витке штопора поймал момент оптимального распределения сил с учетом направления ветра. Присвистнули газодинамические рули, и одновременно с ними, хорошенько встряхнув флуггер, включились маневровые дюзы. Яркая вспышка подсветила изнутри тучевую трясину, которая привиделась Тихону жирной и комковатой, как чернозем.