Циклы "Антимир-Восточный конвой-отдельные романы.Компиляция.Книги 15. Романы-16 - Владимир Дмитриевич Михайлов

— Домой? — переспросила она как-то нерешительно. — Спасибо, нет. Я лучше еще посижу.

Домашний конфликт, понял я. Ссора с мужем, по поводу или без повода роли не играет. Выбежала из дому, хлопнув дверью, далее не одевшись как следует. (Одета она была действительно не по сезону: слишком летним было все на ней, а кофточка поверх блузки вряд ли достаточно согревала ее, если даже мне, в свитере и пиджаке, вовсе не было жарко.) Выбежала и сидит здесь просто потому, что кладбище вечером — пожалуй, самое удобное место, где можно без помех выплакать обиду, прежде чем решить, что ничего трагического не произошло, вернуться домой и лечь спать — в одиночестве (если муж провинился настолько, что заслужил отлучение) или вдвоем, если виноватой стороной была она сама (чего, конечно же, никогда не бывает).

— Долго оставаться здесь не советую, — сказал я. — Холодает, вы простудитесь. Надо было одеться потеплее. И потом, район все-таки пустынный, мало ли что…

Эти слова можно было понять, как предупреждение о том, что я тут задерживаться не собираюсь. Она так и оценила их.

— Вы идите, идите, — сказала она поспешно и, кажется, чуть обиженно. Конечно, вам незачем задерживаться. До свидания, и благодарю вас. Последние слова прозвучали неожиданно высокомерно, словно знатная дама отпускала своего вассала.

Уйти мне хотелось. Но просто так уйти было нельзя. Не то чтобы меня привлекала ситуация: неожиданное знакомство, одинокая (в эту минуту) женщина, да еще обиженная… Я не искатель приключений. И все же оставить ее не мог. Может быть потому, что сегодня (вчера, точнее, было уже заполночь) в ресторане я говорил с другой женщиной о любви, а после таких разговоров не тянет на то, что у современной молодежи называется техническим пересыпом, но напротив, хочется совершать какие-то бескорыстные поступки ради самой идеи женщины. Кроме того, мне стало и немного обидно. Восемнадцатый век — может быть, и увлекательная игра, однако правил ее я не знаю. Но думаю, что и в восемнадцатом веке люди, наверное, не бросали женщин, даже незнакомых, вот так — на произвол судьбы и в совершенно неподходящих обстоятельствах.

— Послушайте, — сказал я, не стараясь скрыть обиду. — Все-таки… — Я хотел сказать «я офицер», но понял, что в этих условиях слово прозвучало бы в ее ушах не так, как нужно: вспомнилась пошлая шутка об офицерах, которые денег не берут. — Я все-таки мужчина, может быть, вы в темноте не разглядели? И здесь я вас не оставлю. Поднимайтесь и идемте.

Наверное, мой тон подействовал на нее; как человек, приученный командовать другими, я владел богатой палитрой интонаций, от почти просьбы до категорического приказа. На сей раз это был голос с оттенком дружеской укоризны, голос старшего, опытного и доброжелательного человека, в котором повелительные нотки можно было лишь угадать — но уж угадать-то можно было. Помедлив, она встала. Человек старых традиций, я предложил ей руку, и она оперлась на нее так непринужденно и привычно, словно ей всю жизнь предлагали руку, а не брали под локоть ее самое. Женщина оказалась неожиданно высокой наверное, даже чуть выше меня; правда, потом, когда мы вышли на свет, я понял, что немалую роль в этом играли ее каблуки — сантиметров двенадцати, не менее. Мы вышли из-за куста на аллею и пошли к воротам — не прогулочным шагом, но и без излишней торопливости. Снова повеяло; ветерок был, пожалуй, даже теплым, но женщина едва заметно дрогнула.

— У вас нет с собой ничего, чтобы накинуть?

— Нет.

— Что же вы так — необдуманно?

— Да, — ответила она не сразу. — Наверное, очень необдуманно…

Мы вышли из калитки и стали подниматься к виадуку. Трамваи уже не ходили, можно было лишь надеяться, что нагонит такси или, на худой конец, частник. Впрочем, вероятнее всего, она жила где-то поблизости: поплакать не приезжают на трамвае.

— Вам далеко?

Она чуть покосилась на меня, словно давая понять, что слышала вопрос, но не ответила, и я, подождав, повторил его. На этот раз она сказала:

— Не знаю…

Она произнесла это таким тоном, каким пользуются, чтобы закончить разговор: не знаю, и все тут, и отвяжись. Но отвязаться тут нельзя было, и мне пришлось проявить настойчивость.

— Не знаете, где живете? Забыли адрес? — Может быть, с ней и правда случился какой-то припадок, приступ, и оттого она и плакала?

— Живу? А я живу? — спросила она неожиданно саму себя, и таким тоном, словно вопрос этот был очень важен, но ответ на него — совершенно неясен. Да… Живу я далеко, — это было произнесено уже нормальным голосом, как будто она ощутила наконец себя в реальной действительности. — Очень далеко.

— В Иманте? На Взморье? — Я почувствовал, как все сильнее становится чувство досады: самый простой деловой разговор превращался в какое-то жонглирование словами, продолжалась игра, к которой я вовсе не был расположен.

— Я не знаю этих мест… Живу я на Новосибирской улице. В Ленинграде…

— Ну ладно, а здесь-то где? В гостинице? У знакомых?

Она взглянула на меня, и в глазах был усталый вопрос: ну, чего вы от меня хотите, зачем все эти слова?

— Здесь? — Она округло повела рукой. — Нигде. Или вот тут.

— Нигде не живете? Отстали от поезда? Потерялись? Вам некуда деваться?

Но ответа я не дождался — она только едва заметно качнула головой и снова ушла в себя, замкнулась; видимо, в ней сейчас было много такого, что нужно было пережить наедине с собой, и я тут только мешал. Но теперь и речи не могло быть о том, чтобы оставить ее одну бесприютной в чужом городе.

Интересное приключение, — подумал я безрадостно. Кровать в номере только одна. Вдвоем исключено. Правда, есть еще диванчик. Не высплюсь, конечно, но черт с ним. Однако в гостиницу еще надо попасть. Миновать швейцара, портье. В гостиницах сейчас строго, посторонних и днем пропускают не сразу и не всякого, а уж ночью… Конечно, с точки зрения того же швейцара ситуация заурядная, и окажись у тебя в номере женщина вечером, может быть, никто и не пошел бы проверять, не осталась ли она и на ночь, а если и стали бы интересоваться, то на все есть своя такса. Интересно, во сколько сейчас обойдется — провести ее? Вот что значит отсутствие опыта: не приходилось… Пять? Десять? Приходится считаться и с этой стороной вопроса. Ну хорошо, а дальше? Переночует. Утром тебе предстоит заниматься своими делами. В номере ее не оставишь: в конце концов, чужой человек… Мало ли жулья на