Андрей Щупов - Заблудившиеся на чердаке

В самом деле, никто еще не опроверг того невысказанного предположения, что на теле человека способны возникать разумные цивилизации. Никто... И почему бы не поверить, что они в самом деле возникают? И может быть, жизнь их ничуть не хуже нашей. Ничуть и не лучше. Но наше чистилище еще впереди, чистилище для микромиров устраиваем мы сами. Потоки пенной воды обрушиваются на наши тела, уничтожая удивительные города, смывая многовековой труд, унося в крестовину стока мириады гибнущих существ. Кто знает, возможно, самые неряшливые из людей достойны звания спасителей чужой культуры. И можно ли гордиться чистотой, когда знаешь какой ценой она достается?..

Нырнуть под холодный душ - значит, нанести иммунной системе оплеуху. Добрую, бодрящую оплеуху. Евгений Захарович отключил горячую воду и, поворачиваясь под режущими морозными струями, порывисто задышал.

Черт с ними - с цивилизациями! Такова жизнь. Она произрастает из смерти, предлагая принцип "кто кого", не позволяя выбирать. И как ни странно, большой необъятный мир подчиняется ей. Может быть, потому, что жизнь - еще более необъятна, и мир - всего лишь частица, составная деталь, которая есть, но которой с таким же успехом могло и не быть. Потому-то человек и машет на все рукой. Явно или неявно, но незыблемое таится вне его разума, а он - никто, он - крупинка, и это не просто обижает, это оскорбляет. Человек вспоминает об упрямстве, человек стремительно превращается в эгоцентриста, мечтая перевернуть все с ног на голову, и где уж тут задумываться о параллельных цивилизациях, о возможности сосуществования с меньшими собратьями.

Выбравшись из-под душа, Евгений Захарович обтерся полотенцем и, не одеваясь, проследовал в комнату. Остановившись перед открытой форточкой, глубоко вздохнул. Сейчас он ощущал себя парусом, наполненным ветром. Вот так бы и надобно жить - без паранджи, без потного залатанного белья. Какое наслаждение - дышать кожей! Вольное тело - особая категория! И что может быть стыдного в воле? Разве не удовольствие - шагать по траве или песку босиком, шагать, ощущая ласковый массаж ветра?.. В чем провинилось человеческое тело, что его заточили в долгосрочную тряпичную тюрьму? Или это обычное ханжество, помноженное на традиции и вездесущее неблагополучие?..

Давным-давно, лет, может быть, семь, а то и восемь назад Евгений Захарович очутился в компании приятелей на диком пляже. Было это в Крыму, и революционные новации только-только входили в умы людей. "Диких" в то время называли чрезвычайно просто: нудисты-придурки, а то еще и похуже. Пляжи их обходили стороной, исподтишка снимая на фотопленки, а, заговаривая о "голом" побережье, не забывали сплевывать на землю. На одном-то из таких пляжей они и очутились.

Пляж оказался самым обычным - с лежаками и зонтиками, с надувными матрасами и раскинутыми на песке одеялами. Папы и мамы следили за детьми, учили их плавать, выговаривали за что-то, рассказывали сказки. Кто-то играл в волейбол, кто-то строил песчаные дома или попросту загорал. Шлепая мимо людей, компания Евгения Захаровича не знала что и думать. Если бы не нагота отдыхающих, ничем иным пляж не привлек бы их внимания. Родители не стеснялись детей, мужчины - женщин, никто не хихикал и не прикрывался ладошкой. В некоторой растерянности, помноженной на понятное любопытство, приятели Евгения Захаровича решили подзадержаться. В непосредственности окружающих крылось нечто таинственное, недоступное их сознанию. На какое-то время они превратились в шпионов, пробравшихся в чужой лагерь. И удивительное случилось! Уже через каких-нибудь полчаса они перестали видеть смущающую наготу, словно ослепли какой-то частью своего привычного зрения. Стыдное и похабное исчезло, уступив место недоумению. Вокруг были люди, простые и естественные. И эта естественность почти пугала. Времени, проведенного на пляже, хватило, чтобы упомянутая естественность перекочевала и в них самих. Переглянувшись, они поняли друг друга без слов. С молчаливой поспешностью собрали вещи и ударились в бегство.

Они бежали с того побережья, как бегут от чумы или от землетрясения. Слишком уж стремительной оказалась эволюция, коснувшаяся их душ. Старый мир все еще правил сердцами. Он был велик и могуч этот мир - и он отвергал "вольный" берег, людей поселившихся на нем, призывая к негодованию и бегству...

С блаженной улыбкой Евгений Захарович приблизился к дивану. Где-то за стеной бесчисленные радиодикторы и телекомментаторы спорили об авариях и забастовках, критиковали подскок цен и недостатки педагогики, иронически поминали инопланетян и их неуловимые тарелочки. Евгению Захаровичу не было до всего этого дела. Его проблемы решались просто. По крайней мере на сегодняшний вечер. Диван, о котором он мечтал в институте, стоял перед ним - широкий, мягкий, влекущий. Прежде чем упасть, Евгений Захарович подумал о том, что если бы его сразила сейчас вражеская пуля, а поблизости находились зрители, он постарался бы упасть красиво - с достоинством на лице, страдальчески раскинув руки, медленно перекрутившись всем телом. Он так и сделал. Уже рухнув на диван, подогнул под себя левую руку, немного поправил положение головы. Вот так он и умрет. На глазах пораженного мира. Под слезы и бурные рукоплескания. Так, говорят, провожают артистов. А перед смертью надо бы обязательно шепнуть что-то важное и героическое, вроде той тайны, что так и не выдал Мальчиш-Кибальчиш. И уж потом трагически вздрогнуть, скривив губы в судорожном усилии, чуть выгнувшись телом и затихнув. На этом, пожалуй, и все. Главное в таком деле - не переборщить. Чтобы не получилось индийского фильма. Закрыть глаза и умереть. Честно, без надувательства. Чтобы помнили и чтили. И чтобы портреты во всех пионерских уголках, и чтобы книги с картинками... Евгений Захарович вздохнул.

Не весело. И не скучно. Никак. Проще выкинуть все из головы и уснуть просто так. Без излишеств. Сон мудрее трезвой фантазии. И уж во всяком случае слаще любой яви. При этом сны не бывают приторными. Почему-то и отчего-то...

Он и впрямь засыпал. Граница, за которой обрывалась канва сознания и начиналась бесконечность, маячила где-то совсем рядом. Он продвигался к ней ощупью, ползком, не оглядываясь на отсветы угасающих реалий. Продвигался сознательно. Мужественно преодолевая лень.

Сон был чудесен. Не сюжетом и не действующими персонажами, - чем-то необъяснимым. Что-то помимо сюжета делает людей счастливыми во снах. Наверное, некое состояние раскрепощенности, внутренней любви и правды. Наяву такое происходит нечасто, а если и происходит, то длится недолго. Во сне чудесные мгновения живучи. Может быть, потому, что мозг спит. Скепсису и логике не место в стране грез, и мы бродим по таинственным тропам, не испытывая сомнений, доверяя эмоциям, как единственно верному компасу.