Юрий Козлов - Случай на объекте С

Митя хотел поговорить с Сергеем Сергеевичем об удушающем отставании в науке, о новоизбранных академиках, о бессмысленной, унижающей его достоинство опеке со стороны Фомина, о ненормальном количестве бумаг, которое ему приходится сочинять чуть ли не каждый день, наконец, о девушке, чтобы ее не замуровывали в стену секретности, о путешествиях — Мите давно хотелось побывать в других странах, познакомиться с их институтами, лабораториями, повстречаться с учеными. Но какими-то мелкими оказывались каждый раз эти проблемы в сравнении с тем, о чем говорил, на какие высоты взмывал Сергей Сергеевич. Митя бы не молчал, возражал бы, если бы в чем-то был не согласен. Но Сергей Сергеевич говорил так, как говорил бы на его месте сам Митя. Спорить, следовательно, было не о чем. Митя пообещал, что сделает все от него зависящее, чтобы результат был к концу января. «Если будет что-то важное, обращайтесь прямо ко мне, — протянул на прощание руку Сергей Сергеевич, — со всеми другими вопросами к помощнику». Митя вспомнил, что давно хотел поговорить и об этом помощнике, но опять смолчал. Во-первых, они уже попрощались. Во-вторых, помощник был мелкой сошкой, а речь шла о том, быть или не быть новому социализму.

Помощник Сергея Сергеевича выслушал Митю с неизменной улыбкой. Поначалу Митя не обращал внимания на эту противную улыбку, считал помощника не более чем исполнителем воли начальника. Но быстро понял, что ошибается. Помощник был не исполнителем — толкователем воли Сергея Сергеевича. Он толковал ее так, как находил нужным. Спорить с ним было бесполезно. У помощника было куда больше возможностей доказать Сергею Сергеевичу, что он толкует его волю правильно, нежели у Мити, кричащего что-то через тысячи километров в трубку телефона с золотым гербом.

Какой-то он был безликий, этот помощник. В толпе на улице Митя не узнал бы его. Худощавый, лысеющий, остролицый, в сером костюме, он, казалось, не владел в нужном объеме человеческой речью, изъяснялся коротко, казенно, убого. Он понятия не имел о новом социализме, общечеловеческом значении Митиного открытия. Когда Митя ссылался на Сергея Сергеевича, помощник лукаво разводил руками: «Сергей Сергеевич — это… идеализатор. Луну с неба пообещает. Надо смотреть на этот вопрос практически». Когда Митя звонил по телефону, помощник сам решал, соединять или нет. Это было утомительно. У Мити не было желания справляться о здоровье жены помощника, интересоваться, не нужно ли чего помощнику из Крыма. Каждый решенный на высоком уровне вопрос, как днище корабля ракушками, обрастал десятками дополнительных, мелких, унизительных. Сергей Сергеевич тревожился о судьбах социализма, существовал в мире высоких, чистых идей. Идеи спускались в руки косноязычного помощника и странным образом утрачивали высокую чистоту, превращались в обычную текущую рутину. Над рутиной власть помощника была императорской. Он мог двинуть дело в минуту, мог придушить на месяцы. Причем во втором случае установить его вину было крайне затруднительно, так отлаженно действовала машина бессмысленных согласований, ссылок на объективные обстоятельства.

Как-то Митя спросил у Сергея Сергеевича: зачем рядом с ним такой человек? Сергей Сергеевич ответил: «Нам бы с вами, Митя, разобраться со своими проблемами. Если мы начнем еще обсуждать кадровые…» Митя был готов поклясться, что Сергей Сергеевич после этого стал относиться к нему прохладнее. И помощнику каким-то образом сделались известными его слова. Он смотрел на Митю с нескрываемой иронией, чуть было не отобрал у него самолет.

Митя навел справки, узнал, что Сергей Сергеевич — четвертый по счету шеф помощника. Первый умер. Второго тихо сняли. Третьего отправили на пенсию за развал работы. А помощник переходил от одного к другому, как оклад, как черная могучая машина, как госдача за зеленым забором. В чем незаменимость этого человека? Почему он ни за что не отвечает? Встречаясь с Сергеем Сергеевичем, затем с помощником или сначала с помощником, затем с Сергеем Сергеевичем, Митя не мог отделаться от впечатления, что стоит перед двуликим Янусом и если хочет чего-нибудь добиться, должен ладить с обоими ликами божества.

Но не получалось.

Митя вспомнил, как однажды прямо из Кремля ему надо было попасть в Крым на объект С. Оттуда позвонили: метеопрогноз на ближайшие четыре часа идеально соответствует условиям эксперимента. У них все готово, надо начинать. Но Митя был в Москве. Тут была совсем другая погода. Бушевала летняя гроза. В окне — серая стена падающей воды. Только когда вспыхивали молнии, из серого небытия возникали купола, редкие, вставленные в брусчатку деревья. Сергей Сергеевич позвонил министру гражданской авиации. Тот доложил: грозовой фронт невиданного насыщения протянулся над Европой. От Украины до Норвегии в небе сейчас нет ни одного самолета. В таких условиях взлет невозможен. Как только будет просвет, он даст знать. Сергей Сергеевич связался с командующим ВВС. Истребитель отпадает, сказал командующий, там нет места для пассажира. Можно, конечно, поднять стратегический бомбардировщик. Но. Во-первых, взлетная под Москвой заливается водой, взлет небезопасен. Во-вторых, специальная посадочная в Крыму сейчас ремонтируется, бомбардировщик сможет доставить пассажира только на Черноморское побережье Кавказа. В-третьих, в этом случае придется давать оповещение, иначе ВВС НАТО в Турции будут приведены в боевую готовность. Оповещение передается по каналам МИДа. У него нет полномочий единолично решать этот вопрос, необходимо согласовать. «Не имеет смысла, — сказал Митя, — не успею за четыре часа. Ладно, пусть проводят без меня». Сергей Сергеевич развел руками: «К сожалению, бессилен помочь. Стихия не в моей власти».

Митя вышел в приемную. «Соедините с объектом С.», — попросил помощника. Гроза усиливалась. Молнии сверкали ежесекундно. Меньше всего Митя думал в эти минуты о помощнике: крысистом, перекладывающем на столе бумажки. «Очень надо в Крым?» — вдруг услышал его голос. Помощник смотрел ему в глаза, но не снисходительно-иронично, как раньше, а испытующе-серьезно. Митя всегда знал, что помощник — непростой человек. «Очень, — вздохнул Митя, — но не судьба». — «Подожди, не суетись», — в одностороннем порядке перешел на «ты» помощник. Снял трубку, набрал номер: «Федорыч? На хозяйстве? Что там у тебя с самолетами? Есть это… в боевой готовности? Да вижу, что дождь. Надо. Дело государственной важности. Министр с командующим не сумели, а мы отправим товарища. Да уж пригодится, пригодится… — подмигнул Мите. — Что ты заладил: дождь-дождь! Это тут дождь. А взлетит, там сухо и светло! Да. Выезжает. Будет через полчаса. Он скажет, куда лететь. Ничего-ничего, риск — благородное дело. И это… чтобы побыстрее. Кто не рискует, тот в тюрьме не сидит, — положил трубку, повернулся к Мите: — Через два с половиной часа будешь на месте. Я позвоню на объект, что вылетаешь». Казалось бы, Митя должен был испытывать благодарность, он же почувствовал тревогу. Внутри одной — видимой — власти скрывалась иная — невидимая. Невидимая была сильнее. И не особенно это скрывала. Он бы отказался лететь, если бы так не нужно было на объект.