Журнал «Если» - «Если», 2011 № 02

Я решил не спорить и не напоминать, что нас сбили с ног, и сменил тему, стащив печенье, которое камнем легло у меня в желудке. Мы собирались вернуться туда, где нас умышленно обработали шокером. Благие намерения, конечно, но моему телу это не нравилось.

Эйлис освежила макияж, надела чистую голубую рубашку, и мы отправились в гости; я осторожно нес дар соседской дружбы.

Серебристая робосадовница, которая, как я заметил, часто возилась с цветами, сейчас сгребала немногие листья, осмелившиеся упасть на идеально квадратный газон перед домом, и складывала их в красное пластмассовое ведро. Когда мы подошли, она выпрямилась, точно часовой, выставленный нас встречать. Один робоохранник сидел у ее ног, как собака. Остальные не показывались. Когда дверь открылась, я ожидал увидеть Роберто.

Но дверь открыла сама девочка. Она оказалась на голову ниже Эйлис, худощавая, с мускулистыми руками и ногами. Одета была в школьную форму: брючки и белая рубашка, зеленые кеды и зеленые носки. Бант в медовых волосах на сей раз был зеленый. Поразительной голубизны широко поставленные глаза испещрены золотыми и черными крапинками. Для своего возраста, лет одиннадцати-двенадцати, она выглядела чересчур уравновешенной, грудь и бедра у нее чуть наметились, она была, скорее, обещанием женщины. Но более всего меня поразило, что эмоций она проявляла еще меньше, чем роботы.

Без шуток.

Серебристая садовница приветливо улыбалась и стояла расслабленно, одной рукой опираясь о грабли. А девочка в дверях смотрела пусто. Если бы меня попросили определить чувство, отражавшееся на ее лице, я бы назвал страх. Но всего лишь его тень. Такой взгляд видишь у менеджера, когда падает курс акций, или у политика в ночь перед выборами.

Не обращая внимания на эту тень, Эйлис с улыбкой протянула девочке тарелку:

— Привет! Я тебе печенье испекла. Можно войти?

Девочка печенье не взяла, но ответила:

— Роберто попросил проводить вас внутрь.

Тут она легко повернулась на пятках и провела нас по просторному коридору с портретами на стенах, потом вверх по деревянной лестнице в кухню. Она не оборачивалась, пока не села за кухонный стол, и тогда повела рукой, словно приглашая и нас садиться. Невзирая на холодный, оценивающий взгляд девочки и серебристые машины у раковины, сама кухня казалась уютной и гостеприимной. Персиковые с коричневым стены оттеняли светло-угольные и серые акценты, на столе из полированной вишни — маленькие плетеные салфеточки перед каждым стулом. Какие отвели нам, было очевидно: стол накрыли на троих, и по одну сторону перед стаканом с водой уже сидела, сложив на коленях руки, хозяйка. Все это — дом, девочку, роботов, — казалось, привезли разом из дорогого бутика, и потому я вдруг почувствовал себя как на выставке.

Эйлис поставила тарелку на середину стола: от аромата еще теплого печенья у меня потекли слюнки. Она посмотрела на девочку, ей явно хотелось что-то сказать, но она сумела сдержаться и просто села рядом со мной; наши места располагались так, чтобы мы сидели напротив девочки и могли видеть балкон.

Роботица подала Роберто деревянный поднос с тускло-зеленым чайником и тремя маленькими чашечками в японском стиле. На прислуге были белое летнее платье и синий жакет, купленные, вероятно, по каталогу «Нордстром». Кивнув ей, Роберто сказал:

— Спасибо, Руби, — и перенес чай и блюдечко с бледными, тонкими печеньями на стол. Он глянул на подношение Эйлис, ее печенья, толстые и неказистые в сравнении с роботовыми, и сказал просто: — Спасибо.

От ощущения, что я здесь не на месте, и абсурдной мысли, будто Роберто выглядит в точности как злобный дроид из старых фильмов, я едва не расхохотался, и остановила меня только полнейшая серьезность девочки.

Осторожно взяв чашку, я медленно отпил. Настой теплый, но не горячий. Что-то мятное.

Эйлис сдалась, не выдержав молчания хозяйки:

— Спасибо, что приняли нас. Мы так рады с вами познакомиться. Меня зовут Эйлис, а это Пол.

— Знаю. — Она сглотнула, словно не представляла, как с нами разговаривать.

Молчание тянулось, пока Эйлис вновь не нарушила его:

— Как школа? Что ты проходишь?

Уголок рта девочки поднялся в странноватой улыбке.

— Сегодняшняя тема по физике — калиброванная сверхгравитация.

Ответ ничуть не обескуражил Эйлис, которой термин, вероятно, сказал столько же, сколько и мне, то есть ничего. Она ринулась в бой:

— А как насчет литературы или искусства? Ты и их тоже изучаешь?

Роботова девочка кивнула.

— Конечно. — Тут она замолчала, и на мгновение в ее лице снова мелькнул страх. И тут же пропал. — Мы пригласили вас сюда не для того, чтобы говорить обо мне. Мне бы хотелось, чтобы вы перестали за мной наблюдать.

Я моргнул, а Эйлис поморщилась.

Девочка продолжала:

— Я вас отсюда вижу. Мне не нравится, что там есть дом или что вы можете видеть меня со своего балкона. Мне это неприятно, и я хочу, чтобы вы перестали.

Она смотрела на нас в упор. Девочка не притронулась к чаю. Не взяла ни роботово, ни наше печенье.

Эйлис облизнула губы, подбородок у нее дернулся, но в остальном она казалась совершенно невозмутимой — этому она научилась, общаясь с раздражительными клиентами. Что, вероятно, не слишком отличалось от общения с раздражительными подростками. Она подалась вперед.

— Мы наблюдаем за тобой только потому, что нам кажется, ты очень одинока. Нам нет необходимости наблюдать и дальше. Но разве тебе не хотелось бы как-нибудь к нам зайти? Мы были бы рады показать кому-нибудь наш новый дом.

Роберто оцепенел, если про робота можно такое сказать. Чувств у них нет; роботы запрограммированы разыгрывать эмоции. Но он сделался чуточку выше и чуточку величественнее.

Девочка оглянулась на него, словно в поисках совета, и он едва-едва наклонил голову, как бы говоря: «Продолжай, ты все делаешь прекрасно».

Хозяйка перевела взгляд на Эйлис и покачала головой:

— Я просто хочу, чтобы вы перестали. Вы обещаете?

Эйлис прикусила нижнюю губу.

Я больше не мог этого выносить. Сам воздух в кухне пропитался неловкостью. Перед нами ребенок, который не хочет, чтобы за ним следили. Откуда ему знать, с какими намерениями мы подглядываем? Стыд ожег мне щеки.

— Ладно. Я перестану за тобой наблюдать.

Эйлис бросила на меня взгляд, говоривший, мол, лучше бы предоставить разговор ей. Я потянулся за бледным печеньем, откусил краешек. Ваниль и сахар с толикой муки и яиц для связки. Печенье растаяло у меня на языке.

Я перевел взгляд на девочку, которая мне кивнула, ее лишенные юмора глаза не отрывались от моего лица. Мне она напоминала куклу. Очень хотелось увидеть, как она улыбается.