Алексей Корепанов - Марсианское диво

Такая встреча никак не могла состояться при дневном свете, поэтому Келли не спешил.

До вечера было еще далеко, и как скоротать эти часы, он не знал. Посетить Стоунхендж? Нет, ехать в заполненный экскурсантами Стоунхендж он не хотел.

Проплетясь еще с десяток миль, Келли увидел впереди мост и свернул с трассы. Остановил машину и вышел на берег неширокой речушки с серой водой. Выбрав место, свободное от овечьих катышков, улегся на траву и начал смотреть в бледно-синее небо, словно стараясь как можно точнее запечатлеть в памяти его глубину и покой. И незаметно задремал под отдаленный гул шоссе.

Вернувшись в древний городок, он продолжал убивать время, то слоняясь по магазинам, то сидя в очередном кафе. В конце концов он забрел в кинотеатр и вполглаза посмотрел, в почти пустом зале, виденный раньше «Дом ужасов», витая мыслями где-то далеко от экрана. И наконец-то дождался вечера.

Редкие прохожие возникали на освещенных фонарями пятачках тротуара и исчезали в тени деревьев – словно проваливались в иное измерение. Из открытых окон трехэтажного дома, возле которого стоял «воксхолл» Келли, доносилось бормотание телевизоров.

«Мог ли я подумать еще десять дней назад…»

Дэн Келли затушил в пепельнице окурок и выбрался из машины. Огляделся по сторонам и двинулся к больнице. Он не замечал, что невольно ускоряет шаг, влекомый неведомым притяжением.

Поравнявшись с больничной оградой, Келли еще раз стрельнул глазами направо и налево. Потом забрался на выложенное из кирпича основание, в которое были вмурованы идущие вверх металлические прутья, и протиснулся между угловой тумбой и ближайшим прутом – там проем был шире, чем в других местах, и Келли подметил это еще днем, когда, следуя за «рено» Синчина, отъезжал от больницы. Операция прошла успешно, потому что Келли был сухощав, и хотя употреблял пиво не так уж редко, пивным животом пока не обзавелся. Спрыгнув на траву по другую сторону ограды, он пригнулся и начал пробираться среди кустов к больничному саду, куда выходило окно нужной ему палаты.

Несмотря на ясную погоду, земля под деревьями была влажной – солнечные лучи целыми днями не могли проникнуть сюда сквозь густую июльскую листву. Келли был уже недалеко от здания, когда что-то темное метнулось ему наперерез и с шорохом вскарабкалось вверх по стволу.

«Тьфу ты, это кошка! – сказал он зашедшемуся в истерическом стуке собственному сердцу. – Я спугнул кошку…»

Черной ли она была – или просто серой, какими вечером бывают все кошки?..

Келли сделал еще несколько осторожных шагов и остановился, разглядывая цепочку окон первого этажа – почти все они были открыты, и кое-где горел свет, бледными прямоугольниками ложась на траву. Представив внутреннее расположение помещений больничного корпуса, Дэн Келли поступью ловца бабочек приблизился к тому окну, за которым, как он полагал, находилась палата голубоглазой незнакомки. Ухватившись за края оконной рамы, он поставил ногу на выступ фундамента, оттолкнулся ступней и перевалился на подоконник. Отодвинул легкую занавеску и начал всматриваться в сумрак палаты. Радио молчало, до Келли не доносилось вообще никаких звуков, и, возможно, палата была и вовсе пуста.

Так он и лежал на подоконнике, его голова, плечи и грудь были внутри, а все остальное снаружи, и глаза наконец приспособились к темноте. Он разглядел тумбочки и кровати… и она, кажется, лежала там…

– Эй! – тихо позвал он. – Это я, Дэн Келли. Я был у вас сегодня…

Ему показалось, что в темноте раздался еле слышный вздох.

– Это я, Дэн Келли, – повторил он, уже чуть громче. – Это я вас нашел… И привез сюда…

Теперь ответом ему была полная тишина.

– Я нашел вас в Стоунхендже, – еще громче сказал Дэн Келли. – Как вы попали туда? Откуда вы? – Он сделал паузу. – Вы меня слышите? Скажите свое имя…

И вновь все слова его, как в песок, ушли в тишину.

Келли отбросил колебания и, чувствуя себя пятнадцатилетним подростком, подался вперед, перенес ноги через подоконник, спустил их на пол и оказался в палате. Осторожно ступая, приблизился к постели, присел на краешек.

Да, незнакомка никуда не делась; она лежала на спине, до плеч закрытая одеялом, и Келли различил ее обращенное к потолку лицо. Он не мог разглядеть, открыты ли ее глаза, но какое-то чутье подсказывало ему, что она не спит.

– «Арго», – неожиданно для самого себя сказал Келли. – Ясон. Я вернулся.

Он произнес эти слова как код, рассчитывая на ответную реакцию, и его надежды оправдались.

– Ясон… – донесся до него тихий шепот, и почти в тот же момент он почувствовал прикосновение ее руки к своему бедру. – Я знала, что ты разгрузишься и вернешься… Пылевая буря… Экскаватор засыпало…

Дэн Келли затаил дыхание, боясь пропустить хоть одно слово. Возможно, в этих словах был ключ, который позволит отгадать загадку.

– Где засыпало? – спросил он, понимая, что действительно имеет дело с чем-то необычным: какие пылевые бури могли быть в Стоунхендже той дождливой ночью? – В Чаттануге, да?

Пальцы женщины впились в его ногу.

– Их надо вытащить оттуда, это очень просто… Вытащи их… Иди прямо, никуда не сворачивай… Они там… Вытащи их…

– Хорошо, – сказал Дэн Келли и накрыл ее пальцы своей ладонью. – Можно, я поцелую вас?

– А я-то все перепутала… Там ведь не тупик, там выход… Я перепутала…

Он нагнулся и нашел своими губами ее губы. Они были теплыми и податливыми.

– Я найду их и вытащу, – произнес он и поднялся. – Прямо сейчас. Только скажите, как вас зовут?

– Не знаю… Юлалум*… Или нет? Не знаю… * «Юлалум» – баллада Эдгара По. (Прим. авт.)

Имя «Юлалум» было Дэну Келли неизвестно.

– Я верну вам имя. Я найду их.

Дэн Келли пересек палату, взобрался на подоконник и спрыгнул на землю. И, не оборачиваясь, направился к ограде, за которой далекими звездами горели фонари. А над фонарями, в темном небе, горели настоящие звезды. Небо было заполнено звездами, а еще в нем кружили планеты. Луна, к которой завтра устремится «Аполлон»… Марс, который пока ждал своего часа…

…«Воксхолл» покинул засыпающий Солсбери и мчался к каменным исполинам Стоунхенджа. Дэн Келли не курил и не слушал радио, а сосредоточенно смотрел на дорожное полотно, уносившееся под колеса. Он не задумывался над тем, что творится с ним, он не анализировал свои действия – он просто делал то, что, по его собственному, возникшему словно ниоткуда, непоколебимому убеждению, был обязан сделать. Найти неведомых ему людей, о которых говорила женщина, и раскрыть тайну. Он был уверен, что у него это получится.

Оказывается, все эти долгие-долгие годы, занятые работой, вечеринками, футбольными страстями, скачками, картами, газетами и теленовостями, жило в нем заветное, сокровенное, непреодолимое желание прикоснуться к тайне, и раскрыть ее. Оказывается, он всю жизнь, может быть, и не ведая того, мечтал прорвать паутину обыденности и погрузиться в тайну…