Роберт Хайнлайн - Миры Роберта Хайнлайна. Книга 4

— Барбара, должно быть, над нами горит дом. Потому что над потолком — слой бетона толщиной в тридцать дюймов да еще два фута почвы.

— Как вы думаете, какая температура там, снаружи?

— Трудно сказать. Вероятно, мы находимся недалеко от эпицентра взрыва. — Он еще раз пощупал потолок. — Я сделал эту штуку более чем прочной: потолок, стены и пол представляют собой сплошную бетонную коробку, усиленную стальной арматурой. И правильно. У нас еще могут быть затруднения с дверями. Этот жар… их вполне могло заклинить.

— Так мы в ловушке? — тихо спросила она.

— Нет, нет. В полу этой комнаты есть люк, ведущий в туннель, защищенный бетоном. Он выходит в канаву за садом. В случае чего мы пробьемся. У нас есть ломы и гидравлический отбойный молоток. Даже если выход завален и покрыт вулканическим стеклом, — это меня не тревожит. Меня тревожит другое: сколько мы еще продержимся здесь, внутри… И будет ли безопасно выйти наружу?

— А как с радиоактивностью? Он поколебался.

— Барбара, какая вам разница? Вам что-нибудь известно о радиации?

— Конечно. В колледже я в основном занималась ботаникой. И в генетических экспериментах мне приходилось пользоваться изотопами. Хью, мне легче будет узнать самое худшее, чем пребывать в неведении, — из-за этого-то я и плакала.

— М-м-м… Положение гораздо хуже, чем я сказал Дьюку. — Он указал большим пальцем через плечо: — Счетчик вон там, за бутылями. Сходите посмотрите.

Барбара отправилась к счетчику и некоторое время оставалась возле него. Вернувшись, она молча села.

— Ну как? — спросил он.

— Можно я выпью еще немного?

— Конечно! — Он налил ей виски и разбавил его. Она глотнула и тихо сказала:

— Если радиация не начнет уменьшаться, то к утру дойдет до красной черты. — Она нахмурилась. — В принципе, конечно, это не предел. Если я правильно помню, тошнить нас начнет не раньше, чем на следующий день.

— Излучение скоро начнет спадать. Поэтому меня больше беспокоит жара. — Он взглянул на термометр и еще немного приоткрыл вентиль. — Сейчас работает батарейный поглотитель. Не думаю, что нам стоит в такой жаре крутить ручной воздухоочиститель. Одним словом, о це-о-два начнем беспокоиться только тогда, когда станем задыхаться.

— Резонно.

— Давайте не будем больше говорить о подстерегающих нас опасностях. О чем бы вы хотели поговорить? Может быть, расскажете немного о себе?

— Да мне и рассказывать-то почти нечего, Хью. Пол женский, белая, двадцати пяти лет от роду. Учусь, вернее, училась в колледже, после неудачного замужества. Брат — военный летчик, так что, может быть, он уцелел. А родители мои живут в Акапулько — возможно, и они живы. Детей, слава Богу, нет. Я очень рада, что Джо спас своего кота. Я ни о чем не жалею, Хью, и ничего не боюсь. Только как-то тоскливо… — Она тяжело вздохнула: — Все-таки это был очень хороший мир, даже несмотря на то что в нем я была несчастлива.

— Не плачьте.

— Я не плачу. Это не слезы. Это пот.

— О да. Конечно.

— В самом деле, просто невыносимо жарко. — Она вдруг завела руку за спину. — Вы не против, если я сниму бюстгальтер, как Карен? Он буквально душит меня.

— Пожалуйста, дитя мое, если вам так будет легче, снимите. Я на своем веку насмотрелся на женщин, не говоря уже о Грейс. Так что вид обнаженного тела не шокирует меня. — Он встал, подошел к счетчику радиации. Проверив его показания, он взглянул на термометр и еще больше отвернул вентиль на баллоне. Вернувшись на свое место, он заметил: — В принципе, я мог бы запасти вместо кислорода сжатый воздух. Тогда мы могли бы курить. Но я не думал, что кислород придется использовать для охлаждения. — Он, казалось, совсем не обратил внимания на то, что она последовала его приглашению чувствовать себя, как ей удобнее. — Наоборот, я беспокоился о том, как обогреть убежище. Хотел придумать печь, в которой использовался бы зараженный воздух, без какой-либо опасности для обитателей убежища, что вполне возможно, хотя и трудно.

— Я и так считаю, что вы все замечательно оборудовали. Я никогда не слышала об убежище с запасами воздуха. Ваше, вероятно, единственное. Вы настоящий ученый. Верно?

— Я-то? Боже, конечно, нет! Единственное, что я закончил, — это школу. А то немногое, что я знаю, я накопил за свою долгую жизнь. Кое-что во время службы на флоте, кое-что на заводе, кое-что из книг.

Потом я некоторое время работал в одной строительной конторе и там узнал кое-что о строительстве и трубах. После этого я стал подрядчиком. — Он улыбнулся. — Нет, Барбара, я просто нахватался всего понемногу. Своего рода курьез. Вроде нашего Доктора Ливингстона.

— А почему у вашего кота такая странная кличка?

— Это все Карен. Она так прозвала его за то, что он большой исследователь. Сует свой нос абсолютно во все. Вы любите кошек?

— Даже не знаю. Но Доктор Ливингстон — просто прелесть.

— Это верно. Мне вообще нравятся кошки. Ими нельзя владеть. Они — свободные граждане. Собаки, например, дружелюбны, веселы, верны. Но они — рабы. Это не их вина, они стали такими за долгую жизнь рядом с людьми. Рабство всегда вызывает во мне неприятное чувство, даже если это раболепие животных. — Он нахмурился: — Барбара, я, наверное, не так огорчен тем, что произошло, как вы. Может быть, это даже хорошо для нас. Я имею в виду не нас шестерых. Я говорю о нашей стране.

— То есть как это? — искренне удивилась она.

— Ну… конечно, тяжело рассуждать на такую сложную и пространную тему, когда сидишь скорчившись в убежище и не знаешь, сколько еще удастся продержаться. Но… Барбара, на протяжении многих лет я был обеспокоен судьбой нашей родины. На мой взгляд, наша нация стала превращаться в стадо рабов, — а ведь я верю в свободу. Может быть, война все изменит… Возможно, это будет первая в истории человечества война, которая более губительна для глупцов, чем для умных и талантливых.

— Как же так?

— В войнах всегда гибла прежде всего самая лучшая часть нации — молодежь. На сей раз те ребята, которые служат в армии, находятся в большей безопасности, чем гражданское население. А из гражданских больше всего шансов уцелеть у тех, у кого хватило ума как следует приготовиться к войне. Конечно же, правил без исключения не бывает, но в основном все именно так и будет. Людская порода постепенно улучшится. Когда все закончится, условия жизни будут суровы, но от этого людское племя только выиграет. Ведь уже на протяжении многих лет самый надежный способ выжить — быть совершенно никчемным и оставить после себя выводок столь же никчемных детей. Теперь все будет иначе. Она задумчиво кивнула.