Уолтер Уильямс - Флаги на ветру

- А мой народ воспринял бы это как оскорбление, - проворчала !юрк.

- Тела станут пищей для воздуха и земли, - объяснил Джигме. - Разве это не честь для мертвого?

- Честь для мертвого - когда жизнь отдана борьбе за дело государства.

Двое маскеров'несколько раз встретились с иезуитом, очевидно, не сообщив об этом своим господам. А потом заявили, что хотят обратиться в буддистскую веру. !юрк поспешила обвинить своих подчиненных в шпионаже и расстреляла «на месте преступления». Миссионера его начальство решило выпороть. !юрк захотела присутствовать при экзекуции. Джигме предвидел реакцию публики на инцидент: Шакьямуни строжайше запретил отнимать жизнь. Народ будет возмущен, когда узнаеТ о гибели несчастных маскеров. Сангам лучше бы несколько дней не показываться местным жителям на глаза, особенно во время празднования Нового Года, - очень уж много пьяных будет на улицах в эти дни.

Джигме и посол проходили между рядами преступников в колодках. Сострадательные горожане нагромоздили перед ними груды цветов вперемешку с едой и деньгами. Вот какой-то злодей, наверное, душегуб, пожизненно закованный в ножные кандалы, приблизился с чашей для милостыни. Джигме бросил монетку и пошел дальше.

- С таким отношением к преступникам вы никогда не убедите в своей просветленности мой народ, - сказала !юрк. - Порка, клейма, кандалы… По-нашему, это первобытное варварство.

- Мы наказываем только тело, - возразил Джигме. Для духа всегда остается возможность воскреснуть. Непросветленная душа обречена лишь на бесчисленные реинкарнации.

- Честная смерть всегда предпочтительнее телесного унижения. Между прочим, я слышала, у вас далеко не все после порки выживают.

- Но никто не гибнет во время наказания.

- Выпоротые умирают после в мучениях, потому что спина изодрана в клочья кнутом.

- Но можно подняться над болью, - заметил Джигме. !юрк дернула усиком:

- Иногда вы, люди, бываете совершенно невыносимы. Я это заявляю со всей прямотой!

Преступников на площади было больше обычного - власти перед Новым Годом решили «разгрузить» тюремные камеры. Среди наказуемых маячил иезуит - спокойный чернокожий бородач, обнаженный до пояса. Он ждал бичевания, пребывая, как заметил Джигме, в глубоком медитативном трансе.

Серое небо вдруг потемнело; люди задирали головы, показывали друг другу вверх. Некоторые пали ниц, другие согнулись в поклоне и высунули языки.

Над толпой в катере на воздушной подушке пролетал инкарнация. Катер был покрыт алой краской и листовым золотом. Он имел маленькую платформу с троном. На троне и восседал в позе лотоса Гьялпо Ринпоче; изящное, как у эльфа, тело было облачено только в бледно-желтую мантию. На плечах и щеках таял снег.

На площади прекратилось всякое шевеление: все ждали, что скажет всеведущий. Но нетерпеливым жестом хозяин воздушного трона возобновил обычный ход вещей. Снова по телам ударили бичи - может быть, даже сильнее, чем прежде. Прохожие многим преступникам подносили деньги, кое-кому оказывали медицинскую помощь. Снова возникла заминка, когда вперед вывели иезуита, - возможно, инкарнация захочет что-нибудь сказать по этому поводу или отложить наказание того, кто лишь пытался увеличить паству своего ордена. Но Гьялпо Ринпоче предпочел смолчать. Иезуит безмолвно стерпел двадцать ударов, а потом его увели братья по вере.

Джигме прекрасно знал иезуитов: пострадавшего миссионера ждут поздравления и повышение.

А экзекуция продолжалась.

На помост брызгала кровь. Наконец остался только один осужденный, монах лет семнадцати, в грязной, изорванной рясе. Он был высок, широкоплеч, мускулист, с уродливой головой и на редкость зверской физиономией. Сейчас на этом лице отражалась неуверенность, словно он что-то или кого-то сильно невзлюбил, знал это, но понять, в чем причина ненависти, не мог. По его телу каждую секунду бежали то судороги, то нервный тик; мышцы дергались в самых разных местах. Вокруг стояли охранники с посохами. Наверное, этого человека считали опасным.

Судебный чиновник огласил приговор. Кьетсанг Кунлегс убил своего гуру, затем, пытаясь скрыть следы преступления, поджег хижину покойного отшельника. Кунлегсу присудили 600 плетей и пожизненные кандалы. Было похоже, что этому человеку зрители мало помогут - большинство из них выражали отвращение.

- Стоп! - распорядился инкарнация.

От неожиданности Джигме аж рот раскрыл. Летающий трон двинулся вперед и завис в двух шагах от Кунлегса. Охранники рядом с ним высунули языки, но при этом не сводили глаз с подопечного.

- За что ты убил своего гуру? -Спросил инкарнация.

Кунлегс смотрел на него и дергался, и не показывал ничего, кроме лютой ненависти.

Не дождавшись ответа, инкарнация расхохотался:

- Так я и думал. Если помилую, пойдешь ко мне в ученики?

Услышанное явно не укладывалось в голове у Кунлегса. С лица не сходила гримаса злобы. Но он пожал плечами, и жуткая судорога превратила это движение в клоунскую ужимку.

Инкарнация опустил свое судно:

- Полезай на борт! Кунлегс шагнул на платформу. Инкарнация встал, поправил одежду на убийце и поцеловал его в губы. После чего они сели бок о бок.

- Короткий путь, - заявил Гьялпо Ринпоче.

Трон рванул с места и понесся к Библиотечному дворцу. Джигме повернулся к послу. Разыгравшуюся перед ней сцену !юрк наблюдала с напускным равнодушием.

- Ужасно, - покачала она головой. - Просто ужасно.

Во дворце, в тесном внутреннем дворике, расположились члены кабинета. Среди них сидел и Джигме. Инкарнации предстояло пройти заключительные ритуалы, перед тем, как он будет официально признан Гьялпо Ринпоче. Шесть мудрых старейшин из шести разных религиозных орденов вовлекут его в длительный диспут. Если он выйдет победителем из этого спора, то уже формально получит трон и бразды правления.

Инкарнация сидел на платформе-троне напротив шести мудрецов. Позади него маячила жуткая, бесформенная рожа убийцы Кьетсанга Кунлегса; глазки горели бессмысленной ненавистью.

Встал первый старейшина. Это был суфий, он представлял трехтысячелетнее философско-религиозное течение. Высунув язык, он принял ритуальную позу.

- Что есть суть Дхармы? - спросил он.

- Я тебе покажу, - ответил инкарнация, хотя вопрос был явно риторическим. Инкарнация открыл рот, и из него выскочил демон величиной с быка. Он был бледен как тесто и покрыт сочащимися гноем язвами. Демон схватил суфия и швырнул на землю, и уселся на его груди. Джигме явственно услышал треск ребер.

Кунлегс раскрыл рот и захохотал, сверкая огромными желтыми зубами.

Демон встал и двинулся к оставшимся пяти старейшинам, и те в ужасе бросились врассыпную.