Ю. Майерс - Орел/Решка

Ознакомительный фрагмент

Эфраим положил «Властелина» на стол, взял смятую футболку, понюхал подмышки и тут же скомкал – ее явно стоило постирать еще пару дней назад. Он ненавидел спать в одежде. Такое чувство, будто не спал вовсе, а день просто плавно перетек в следующий день.

Как ни странно, корзина для белья оказалась пустой. Он стирал одежду на прошлой неделе, но так и не нашел времени, чтобы вытащить ее. Открыв шкаф, он обнаружил, что все вещи аккуратно разложены по ящикам – так укладывала мама, когда на нее находило желание заняться хозяйством.

Он вытащил свежую рубашку, попытался пригладить волосы и пошел на звуки звякающей посуды.

Завтрак уже стоял на столе. Настоящий завтрак. На тарелке красовалась горка хрустящего бекона, бумажная салфетка впитывала жир. Рядом – французские тосты и стакан апельсинового сока.

– Доброе утро, соня, – мама улыбнулась ему от плиты. – Я уже собиралась тебя будить.

– Мам? – Эфраим вошел на кухню. В воздухе плавал дымок, но не от сигарет, а от чего-то жарившегося в масле. – Что ты делаешь?

– Я подумала, что тебе не помешает хорошее начало летних каникул. Не жди такого же каждое утро.

– Но… ты же не готовишь.

«Больше не готовит». Он уже привык к холодным бутербродам, овсянке из бумажных пакетов или холодному печенью «поп-тартс» из фольги, когда опаздывал. Эфраим уже не помнил, когда последний раз мама вставала раньше восьми утра, не говоря уже о том, чтобы была одетой и радостной.

– Милый, все в порядке? – спросила она.

Когда он проходил мимо плиты, мать с нежностью положила руку ему на плечо. Поцеловала сына в щеку, затем потрепала по и так взлохмаченным волосам.

– Ты вчера поздно вернулся, так ведь? – сказала она. – Я просто поставила кофе.

В углу кухонного стола стояла небольшая кофеварка. Сияющая, из яркого хрома и черного пластика.

– Когда ты ее купила?

– Ты заболел? Дай я посмотрю лоб, – она потянулась к нему, но сын отпрянул.

– Я не болен! – Эфраим схватил кружку и наполовину наполненный кофейник. Пахло лучше, чем от растворимого «Фолгерса», который предпочитала мать. А вкус оказался просто замечательным. Эфраим поставил кофе на стол и уселся. – Мама, как ты?

– Хорошая попытка. Вообще-то, я о тебе беспокоюсь. Ты сам на себя не похож.

Кто бы говорил. Мама казалась другим человеком и выглядела лучше, намного лучше, чем обычно. Золотисто-каштановые волосы расчесаны и связаны в высокий хвост, благодаря чему мама выглядела на несколько лет моложе. У нее был здоровый цвет лица, и еще она казалась стройнее.

– Что ты встала так рано? – спросил Эфраим.

Она поставила перед ним тарелку с омлетом:

– У меня есть небольшое дельце. Называется «работа». Когда-нибудь ты все об этом узнаешь.

Как будто он не подрабатывал ради нее и не вкалывал в летние каникулы, стоило перейти в старшие классы.

– Ты сегодня в утреннюю смену? – Словски иногда ставил ей двойные, чтобы возместить пропущенные часы.

– Вот теперь я действительно волнуюсь. Эф, что-то не так?

– Все в норме.

Он все еще спал? Если так, то просыпаться не хотелось. По крайней мере пока не поест бекона.

– Как прошел последний день в школе? Прости, у нас не было шанса поговорить прошлой ночью. Я заснула прямо на диване.

«Потому что опять напилась». Он пожал плечами.

– Меня наградили, – сказал он.

– Правда? За что? Дай мне посмотреть.

Эфраим пошел в свою комнату и принес маме грамоту. Сел обратно за стол, наколол немного омлета на вилку и отправил в рот.

– Отличная посещаемость, – с тихим смешком сказала мама.

– Что?

– Я горжусь тобой, – она почти сдержалась, но затем рассмеялась. Он отнял у матери грамоту.

– И должна. Я ценю свое образование.

– А дело не в той девушке, которая тебе так нравится? В Джене Ким?

Эфраим поперхнулся:

– Как ты о ней узнала?

– Ты заглядываешься на нее со второго класса. Как называлась та пьеса, в которой она играла?

Он никогда не рассказывал о своих симпатиях матери, да той никогда не было до него дела. Эфраим взял полоску бекона и засунул в рот. Та с хрустом таяла на зубах. Восхитительно.

– Что-то ты вдруг замолчал. За пенни скажешь, что думаешь? – сказала она.

Пенни… монета. Его желание! Он уронил вилку на стол и резко выпрямился.

– Ну а теперь что не так? – Нотка нетерпения прозвучала в ее голосе. Мама вытряхнула си-

гарету из пачки и взяла зажигалку. – Я стараюсь, Эф. Правда, стараюсь.

Он загадал два желания, и оба, похоже, исполнились. Это не совпадение, не галлюцинация, если Эфраим, конечно, окончательно не утратил связь с реальностью.

Это была магия. У него оказалась волшебная монетка.

Он улыбнулся.

– Мам, все отлично. Спасибо за завтрак.

Она сделала затяжку и выдохнула дым в сторону от стола.

– Ты уверен, что ничего не хочешь мне рассказать? – спросила она.

Он проглотил комок в горле.

– Я… я люблю тебя, мама.

– Это говорит твой желудок, – она встала, развязала фартук, не вынимая изо рта сигарету. Опустив рукава, она ощупала руками волосы, чтобы убедиться, что все в порядке. – Я лучше пойду. Не знаю, сколько ты сможешь съесть, но мне теперь лучше. Знаю, в последнее время я много работаю и хочу тебе это возместить.

Мама повесила фартук на спинку стула:

– Какие планы на первый день свободы?

– Хочу встретиться с Натаном, – ответил он с набитым ртом. – В библиотеке.

Она улыбнулась.

– Дай девушке передохнуть, а?

Эфраим закашлялся.

– И приберись, прежде чем уйдешь. Просто забрось все в посудомоечную машину.

– У нас и посудомоечная машина есть?

Мама покачала головой:

– Что на тебя нашло? Что бы с тобой сейчас ни происходило, надеюсь, оно пройдет быстро.

Когда она ушла, Эфраим со всех ног побежал в свою комнату, взял копилку, вывалил все ее содержимое на незаправленную кровать и принялся лихорадочно рыться в монетах. А что, если она исчезла, как и все остальное?

Мать так изменилась с прошлой ночи. Но она была такой, когда жила с отцом. А потом все стало плохо. Эфраим не мог поверить, что вернул ее.

Вот она! Он вытащил монетку из кучи мелочи. Снова и снова крутил находку в пальцах, чувствуя, как мягко гудит металл.

Эфраим не знал, каким будет его следующее желание, но понимал: нужно все тщательно спланировать. Не стоит торопиться: третье желание вполне могло стать последним. Их же вечно только по три выдают, так ведь?

Лето обещало быть интересным.

Эфраим приковал велосипед к перилам перед входом в публичную библиотеку Саммерсайда. Остановился у каменных львов, замерших по обе стороны от двери. Они были наполовину уменьшенной копией львов, стоявших у главного входа Нью-Йоркской публичной библиотеки, – немного претенциозно для такого маленького городка в Вестчестере, как Саммерсайд, но Эфраиму они всегда нравились. Еще ребенком он назвал их Бертом и Эрни. Берт – тот, что слева, и вовсе стал его любимчиком, хотя львы были зеркальным отражением друг друга.