Лето сухих гроз (Хроники Черной Земли, 1913 г.) - Щепетнёв Василий

Холмс со следователем поджидали нас.

— Эту дверь обычно не оставляют открытой? — спросил следователь.

— Да. Это амбар. Мы его давно держим пустым.

Следователь пошел к выходу из амбара.

— Третья дверь и опять только притворена, — он распахнул ее, и солнечный свет загасил свечи. — Смотрите, мистер Холмс! Это, несомненно, следы! — следователь не скрывал торжества. Я заглянул через плечо Холмса. Перед нами была река. Амбар располагался на высоком склоне, к реке вел каменный спуск, но между спуском и дверью оставалось несколько футов земли, поросшей сорной травой.

— Поломанные стебли указывают на то, что здесь кто-то проходил.

На спуске след терялся, зато у реки, на песке…

— Какие четкие следы! Прямо со страниц учебника!

На песке виднелись две бороздки. Неглубокие, они тянулись параллельно друг другу.

— Здесь явно волокли тело. По характеру следов ясно, что направление движения — к реке.

— Смелое предположение, — холодно сказал Холмс.

— Это очевидно, мистер Холмс. Некто дотащил тело до данного места, затем достал лодку, подогнал сюда, погрузил в нее тело, отплыл, вероятно, ниже по течению и утопил в каком-нибудь омуте.

— Чье тело вы имеете в виду? — так же холодно спросил Холмс.

Следователь замялся.

— Учитывая, что следы ведут от лаборатории, и принца Александра никто не видел со вчерашнего вечера, можно сделать определенные выводы. Впрочем, давайте пройдем к причалу.

Ярдах в ста выше по течению на воде качалось несколько лодок; крестьяне возились вокруг одной, вытащенной на сушу, верно, конопатили.

Мы подошли. Мужики, оторвавшись от дела, поклонились, ломая картузы. Следователь о чем-то спросил. Один из мужиков, бородатый старик, степенно ответил.

— Он говорит, что действительно пропала лодка, Фрола Щеглеватых. Сроду не бывало такого. Разве из озорства?

— А весла? Уключины? — Холмсу, похоже, не нравилась версия следователя.

— В шалаше, рядышком, шест был. Без присмотра. Фрол — мужик легкомысленный. Да и не думал, что на его лодку кто позарится. Дрянь лодчонка, если честно. Коли по глупости угнали, озоруя, то найдется. Куда ей деться.

Следователь кончил переводить, поговорил с мужиком еще, затем повернулся к нам.

— Я распорядился, чтобы они прошли вниз по реке. Может быть, и отыщут лодку. Тело-то вряд ли. Наверное, притопили, придется прочесывать реку баграми, — и, спохватясь, добавил:

— А ваше мнение, мистер Холмс?

— Я восхищен вашей энергией, — сухо ответил мой друг.

Мы вернулись к амбару.

— Ищите женщину, говорят французы. Женщина у нас есть. Был ли у нее друг сердца?

— Она находилась в определенных, впрочем, вполне невинных отношениях с Константином Фадеевым, моим крестником, — принц Петр устал. Все мы устали — за исключением следователя. А тот бодро продолжил:

— Когда его видели в последний раз?

— Утром. Утром у тела. Потом он пошел к себе. Константин тяжело переживает случившееся, — принц, которому было лет сорок, теперь выглядел старше своего отца.

— Я должен видеть его.

— Господа… Господа, вы проводите? Мне требуется побыть одному.

— Разумеется, — кивнул Холмс.

Принц остался у входа в подземелье, мы же, не сговариваясь, предпочли идти верхом. Тропа привела нас к широкой гранитной лестнице, поднимавшейся прямо к замку, водяной каскад освежал путь, но я заливался потом, и следователь непрерывно утирался огромным клетчатым платком. Один Холмс бесстрастно поднимался выше и выше.

— Константин живет в «свитских номерах», — на середине подъема мы остановились перевести дух. — Я разговаривал с ним незадолго до вашего приезда. Он утверждает, что виделся с мисс Лизой вечером, коротко, всего несколько минут. И все.

— Ну, мистер Холмс, люди иногда говорят правду, а иногда и лгут, — сказал следователь, когда к нему вернулся голос. — Он живет один? Я имею в виду, кто-нибудь может подтвердить, что он ночью не покидал своей комнаты?

— Там же живет и полковник Гаусгоффер. Здание довольно велико, рассчитано на десяток гостей.

Из вежливости следователь не торопил нас, но видно было его нетерпение. Он походил на фокстерьера у норы, охваченного ожиданием предстоящей схватки.

Мы одолели оставшиеся ступени — признаться, на сей раз я пренебрег счетом — и, обогнув замок, подошли к «номерам».

У входа нас нагнал полковник.

— Я только что разговаривал с Ее Императорским Высочеством Евгенией Максимилиановной, исключительно волевая женщина.

— Знакомьтесь, — я представил следователя полковнику.

— О принце Александре нет известий? — следователь стремительно вцепился в Гаусгоффера.

— Нет, и это тревожит.

— Вы ночью… не слышали ничего необычного?

— Нет. Я сплю крепко. Вернее… Сквозь сон… Нет, ничего не могу сказать наверное.

— А Константин Фадеев? Он всю ночь провел в доме?

— Вероятно. Пришел минут на двадцать после меня. Мы выпили по бокалу вина в гостиной, а потом разошлись.

— Вы слышали, он лег спать?

— Помилуйте, каким образом? Даже если Константин печатал на машинке, стоило ему плотно прикрыть дверь, как треск проклятого механизма пропадал напрочь. Это отлично построенный дом, превосходно!

— Печатал на машинке?

— Ну да. Он признался, что пробует себя в литературе, но много времени отнимает учеба, предстоит написать рефераты… Хочет побыстрее с ними разделаться, чтобы потом целиком отдаться сочинительству. Мы с ним вчера немного поговорили, перед сном.

— Замечательно, — нетерпение следователя гнало его дальше. — Вы не покажете комнату господина Фадеева?

По лестнице, покрытой ковровой дорожкой (не такой добротной, как в «Уютном»), мы поднялись на второй этаж.

— Пожалуйста. Это — комната Константина.

Следователь постучал — громче, громче и громче.

— Не отвечает.

— Дверь не заперта, — Холмс потянул ее на себя. — Проходите.

Можете назвать это предчувствием, можете — дедуктивным выводом, но то, что я увидел, меня не удивило. Похоже, каждый был к этому готов, кроме, быть может, полковника Гаусгоффера.

Пока я поддерживал тело за ноги, следователь поставил опрокинутый стул, влез на него и ножом перерезал веревку у крюка люстры.

Я ослабил петлю и освободил шею. Тело было теплым, но это уже было именно тело, а не Константин.

— Доктор, можно что-нибудь сделать? — без надежды спросил следователь.

Я покачал головой.

— Он мертв не менее получаса. Скажем так: от двадцати минут до получаса.

Дежа вю. Все это уже было. Совсем недавно.

— Самоубийство?

— Борозда удавления показывает, что он был жив, когда затягивалась петля. Но… — я колебался.

— Но, Ватсон? — глаза Холмса блестели, старая ищейка чуяла горячий след.

Я потрогал голову Константина.

— Определенно, имел место ушиб. Он ударился — или его ударили — довольно основательно. Череп не проломили, но оглушить могли.

— Но не обязательно? — следователь тоже едва не дрожал от возбуждения.

— Наверное сказать невозможно. Удар был сильным — и только.

— Ага, ага… — следователь отчаянно теребил бороду. — Ага, — он прошелся по комнате.

— Ну, конечно. Это все решает, — казалось, следователь разочарован. — Признание студента.

— Признание? — полковник Гаусгоффер оправился от неожиданности.

Мы подошли к следователю. На письменном столе стояли рядышком два «ремингтона», один с обычным шрифтом, другой, похоже, с кириллицей. Рядом с пишущими машинками лежала стопка бумаги.

Следователь вытащил лист из машинки.

— «Мистер Холмс, — напечатано было на нем, — я совершил непоправимое. Узнав о связи принца Александра и Лизы, я убил обоих. Сейчас, когда гнев оставил меня, я понял безумие поступка. Жить с этим невозможно. Прощайте».

— Какой ужас! — полковник, военный человек, был потрясен.

— Все указывало на это, — следователь обращался прежде всего к Холмсу. — Молодой человек, студент, возвращается после длительной отлучки и узнает, что девушка ему неверна — соответствует это действительности или нет, не имеет значения. В припадке гнева он убивает ее, выбрасывает из окна башни — дело происходит ночью во время опытов принца. Затем ревнивец спускается в нижнюю лабораторию, и та же участь постигает принца Александра. В борьбе с ним убийца получает удар по голове, но это, увы, его не останавливает. Потайным ходом он выносит тело и топит в реке, украв для этого лодку, в надежде запутать следствие, после чего возвращается к себе. Утром состояние аффекта проходит, он видит убитую им девушку, страх и раскаяние охватывают его, и студент вешается. Вы согласны с такой версией, мистер Холмс?