Не буди Лешего - Юрге Китон

не додумался бы матушкой называть, а Кикиморе сказал нарочно. — Ведь никто не торопит нас. Всё ж таки мы с тобой нежить разная, оно как-то против природы нашей. Надо обвыкнуться.

— Не нравлюсь я тебе, — огорчилась Кикимора. — Считаешь меня страшнОй?

И опять в глаза мне заглядывает.

Не считаю я так. Вполне она хороша — для Кикиморы. Да и мне нос воротить не с чего. Она нежить и я нежить. Её мой вид не пугает, да и тело на её ласки женские откликается. Да вот только не она тут быть должна. А если та, которую я бы хотел сделать Лесной Хозяйкой, сюда дорогу забыла, стало быть, никого тут пусть не будет. Что тут делать Кикиморе?

— Красивая ты, — еле как язык расплёл, чтобы слово молвить. Давно ли вёл речи разные с красавицами залётными, а как будто всё в другой жизни было, сейчас как отрезало. Что сказать — придумать не могу, какие слова подобрать, чтобы не обидеть?

— Красивая? — Кикимора обрадовалась. Оно, много ей слов, оказывается, и не надобно.

— Волосы у тебя душистые, длинные, рекой пахнут, тело крепкое, ладное. Дивно ты хороша, — начал я ворочать мыслями тяжёлыми, мохом поросшими.

— Какие ты речи красивые говоришь, Алёшенька! — Кикимора расцвела. А Водяной-то, видать, совсем двух слов связать не умел, если по её мнению я сейчас говорю красиво. Вспомнил Воднейшество совсем не к месту. Не рано ли Кикимора его мной заменяет?

— Не так давно Водяной умер. Рано нам, может, вместе спать? — сказал ей всё-таки, что было на уме.

— Ты сильно горюешь, ой как сильно, — Кикимора мне положила лапу на щеку, меня по морде погладила. — И я сильно горюю. Может, так легче будет — рядом быть, чем по отдельности? Раз я Хозяйка и жена, мне место тут, — она похлопала по простыни рядом со мной.

— Хозяйкой Леса тебя не смогу сделать, — признался я.

— Да я понимаю это, — Кикимора кивнула, продолжая меня наглаживать. — Я речная нежить, мне лесной Хозяйкой не быть.

— И тебя устраивает?

— Всё у нас будет ладно, — она снова прижалась ко мне. — Ты за лесом следишь. Река и все болота в твоём лесу находятся. Нежить речная меня как Хозяйку приняла, а нежить лесная — как жену твою. А тебя и те, и эти сильно страшатся и уважают, так что всё в порядке будет — и в лесу и на реке.

— Ты если не хочешь к себе уходить, можешь здесь спать, — опять я её от себя отодвинул. — Только если вдруг ночью жарко станет, ты не бойся, спокойненько уходи к себе — это меня никак не обидит. А пока давай спать. Устал я.

Снова я накрыл её одеялом, решил погладить по голове. Замер, смотря на свою звериную лапу. Такая она стала уродливая. Шерсть вся свалялась, много где опалённая. А где вырвана, там новая не наросла, шрамы вьются рытвинами. Голова Кикиморы совсем небольшой кажется под лапой моей. Я же, наверное, если пальцы сожму, и… дальше я не стал размышлять об этом. Что лапой своей одной голову Кикиморе могу раздавить, и что всё-таки совсем я зверь стал, ничего нет от человека.

— Спи, — сказал ей и отвернулся. Почувствовал, как рука её по мне ползёт.

— Спи, сказал, — зарычал на неё. Она руку убрала быстро и всю ночь оставшуюся лежала тихо. Я заснул, по крайней мере, не слышал, чтобы она ворочалась или из постели уходила. А поутру оказалось, что спать Кикиморе со мной хоть как нельзя.

****

Проснувшись, я узнал, что Кикимора всё-таки выбралась из моей постели. Но не потому что ей стало жарко. Ночью я буйный. Сам про себя не знал, не замечал раньше. Да и никто на такое не жаловался. Не сразу я сообразил, что это, видать, я стал такой после битвы. Сны снятся или ещё какая напасть. Ночью ревел на кого-то диким зверем, буйствовал, скинул с постели Кикимору. Задел её когтистой лапой. Теперь болотная баба ходит с моей царапиной. Чешуи с неё снял малость, с бедолаги.

Я и не знал как извиняться, одно только решил, что если настолько всё запущено, Кикиморе точно в моей спальне делать нечего.

— Да не обижена я! — принялась успокаивать меня водная нежить. — Я сообразила, что не в себе ты. Да вовремя не успела проснуться, из постели выскочить. В другой раз выскочу.

— Ты что это, матушка, выдумала? — я злиться начал. — В какой ещё тебе другой раз?

— Дак я могу уходить, когда ты заснёшь, — Кикимора глазами похлопала. Я посмотрел на её царапину.

— Ты что же, совсем не боишься?

— Боюсь в самом деле, — Кикимора голову склонила. — Больно уж страшно ты рычишь.

— Давай так договоримся, матушка, — вздохнул я, взял за плечи её, посмотрел в зелёное её лицо. — Тебе ни в чём не будет никогда упрёка и притеснения. Ты всегда будешь Хозяйкой речной и моей женой. По крайней мере, пока я живой и пока ты сама не против. Я тебя не прогоню и плохого слова ты не услышишь. От тебя я жду порядка в доме и должного исполнения обязанностей речной Хозяйки. А в моей спальне и со мной вместе тебе спать не обязательно.

— Да я же не неволю себя, Алёша, — Кикимора вроде как надулась, а потом сама же на царапину свою глянула. — Только разве что опасно это покамест. Ну раз уж вышло так, что мы Хозяева тут, то надо друг к дружке приноравливаться.

— Ну вот пока опасно, делать тебе рядом со мной ночами нечего, — решил я её приободрить. — Может, в башке моей лесной прояснится, перестану буйствовать, тогда и посмотрим.

А сам думаю, что вряд ли что-то прояснится там. Как будто наоборот всё — костенеет ум. И сам становлюсь неповоротливым. Или действие воды мёртвой закончилось, или разбередил раны, пока пристройки ставил, топором махал, а всё теперь ноет, особенно ближе к ночи да в вечернюю сырость. И мышцы болят, и кости ломит. Главное, что башка трещит, как будто там муравейник, али гнездо осиное.

Глава 36. Прости, прощай, лето

Выдался денёк хороший. Светлый, ясный, тёплый. И небо видно было, и зеленела кое-где листва. Хоть и осень подкралась уже, позолотила местами, багрянцем украсила, а ещё не сдавалось лето. И как будто специально дня ждала погожего, явилась ко мне Василиса.

Прилетела, из ступы вылезла — девица румяная, в платье ярком, стан обхватывающем. Кожа белая, едва солнцем тронута, глаза как два лесных озерца с чистой водой.