Мокрое сердце - Вадим Носоленко

Он показал ещё несколько молекулярных структур.

— Вероятность случайного совпадения всех трёх маркеров в здоровой клетке практически нулевая.

— А для нейтрализации? — спросила Маргарита, уже полностью погружённая в процесс. — Как наномашины будут уничтожать раковые клетки?

— Не уничтожать, — поправил Саян. — Перепрограммировать. Вот здесь, — он указал на сложную схему наномашины, — мы интегрируем модуль, способный активировать апоптоз — программируемую клеточную смерть — специфически в клетках с аномальными маркерами.

— А здоровые стволовые клетки костного мозга? — спросила Елена.

— Будут защищены, — Саян показал ещё одну модификацию. — Отдельный модуль наномашин будет стимулировать их пролиферацию и дифференцировку в нормальные кроветворные клетки.

Альберт наблюдал за этим обменом идеями с растущим чувством… надежды? Оптимизма? Чего-то, чего он не испытывал очень давно — с тех пор, как система здравоохранения начала свой неумолимый спуск к нынешнему состоянию.

— Итак, — сказал он, подводя итог, — мы создаём версию нанокрови, специфически нацеленную на лейкемические клетки Ксении. Наномашины будут распознавать их по уникальной комбинации маркеров, активировать апоптоз в раковых клетках и стимулировать регенерацию здорового костного мозга.

— И всё это без вмешательства в нервную систему, — добавил Саян. — Мы исключаем модули, отвечающие за оптимизацию нейронных связей. Чисто терапевтическое применение.

— Как долго это займёт? — спросила Маргарита, глядя на образец крови Ксении под микроскопом. — У неё… мало времени.

— Двадцать четыре часа на программирование наномашин, ещё двенадцать на синтез и стабилизацию, — ответил Саян. — При условии, что мы будем работать без перерыва.

— Значит, так и будем, — твёрдо сказал Альберт. — Ксения не дождётся, пока бюрократы из Министерства здравоохранения одобрят экспериментальную терапию.

Он посмотрел на своих коллег — этих трёх людей, которые в данный момент олицетворяли для него всё лучшее, что осталось в медицине: стремление помочь, невзирая на правила и ограничения. Готовность рисковать ради спасения жизни.

— Мы делаем это вместе, — сказал он. — Как команда.

Елена кивнула, её первоначальные сомнения уступили место профессиональной решимости.

— Как команда, — эхом откликнулся Саян, уже настраивая оборудование для программирования наномашин.

— До конца, — тихо добавила Маргарита, её зелёные глаза горели внутренним огнём, который был красноречивее любых слов.

В этот момент, в тишине заброшенного крыла разрушающейся больницы, в маленькой подпольной лаборатории, спрятанной от глаз бюрократов и спецслужб, рождалось нечто большее, чем просто новая медицинская технология. Рождалось сообщество людей, объединённых общей целью, общим видением мира, в котором медицина возвращается к своему первоначальному предназначению — спасать жизни, любой ценой.

Двадцать девять часов спустя Альберт Харистов стоял у постели Ксении Беловой, держа в руке шприц с мерцающей красноватой жидкостью. Девочка была без сознания, её кожа — бледно-жёлтой от прогрессирующей печёночной недостаточности, дыхание — поверхностным и неровным.

Рядом с ним стояли Елена, Маргарита и заведующая педиатрическим отделением — доктор Ольга Семёновна, немолодая женщина с усталыми глазами и глубокими морщинами на лице — следами многолетней борьбы с системой, которая не позволяла ей спасать своих маленьких пациентов так, как она хотела бы.

— Вы уверены, что это сработает? — спросила она тихо, с надеждой, которую не могли полностью подавить годы разочарований.

— Нет, — честно ответил Альберт. — Это экспериментальная терапия. Никаких гарантий.

— Но это её единственный шанс, — добавила Елена, глядя на лицо девочки, которое даже в бессознательном состоянии сохраняло следы детской невинности и доверия к миру.

Ольга Семёновна долго смотрела на шприц в руке Альберта, затем перевела взгляд на медицинскую карту Ксении, где чёрным по белому было написано «Прогноз неблагоприятный. Терминальная стадия».

— Делайте, — наконец сказала она, словно переступая какую-то невидимую черту. — Я возьму на себя ответственность перед администрацией.

Альберт кивнул, понимая значимость этого момента. Заведующая отделением, посвятившая всю жизнь официальной медицине, только что дала согласие на процедуру, которая нарушала все возможные протоколы.

— Спасибо, — просто сказал он, и в этом слове было больше признательности, чем в любой формальной благодарности.

Ольга Семёновна лишь слабо улыбнулась, в её глазах читалась странная смесь усталой сдачи и новой надежды.

— Спасите её, Харистов, — сказала она. — Просто спасите.

Альберт обработал место инъекции — центральный венозный катетер, уже установленный для химиотерапии. Медленно, с предельной осторожностью, он ввёл персонализированную нанокровь в систему. Красноватая жидкость устремилась по прозрачной трубке, словно живое существо, стремящееся к цели.

— Теперь мы ждём, — сказал он, убирая шприц. — И наблюдаем. Любое изменение, любую реакцию — фиксируем немедленно.

Ольга Семёновна кивнула и вышла из палаты — у неё были другие пациенты, другие обязанности. Но перед уходом она бросила последний взгляд на Ксению — взгляд, в котором была молитва, невысказанная, но искренняя.

Альберт, Елена и Маргарита остались у постели девочки, словно стражи, охраняющие не просто пациента, а будущее медицины, которое в этот момент решалось в тихой палате педиатрического отделения.

— Она будет первой, — тихо сказала Маргарита, глядя на бледное личико Ксении. — Первым ребёнком, спасённым нанокровью.

— Если всё пойдёт по плану, — осторожно заметила Елена, проверяя показатели мониторов.

— Всё пойдёт по плану, — твёрдо сказал Альберт, и в его голосе звучала уверенность человека, который слишком много раз смотрел в лицо смерти, чтобы легко сдаваться ей.

Они продолжали наблюдение в тишине, нарушаемой только писком приборов и тихим дыханием пациентки. Время в больничной палате тянулось медленно, словно старательно отмеряя каждую секунду нитью из песочных часов.

Через полчаса Альберт заметил первые изменения — едва уловимые, но для его улучшенного зрения совершенно очевидные. Цвет кожи Ксении начал меняться — не резко, но заметно. Желтоватый оттенок постепенно уступал место более естественному, живому тону.

— Смотри, — тихо сказал он Елене, указывая на лицо девочки.

Она присмотрелась, затем проверила показания приборов.

— Печёночные ферменты снижаются, — сказала она с нотой удивления. — Быстрее, чем можно было бы ожидать.

— Наномашины начали работу с самых повреждённых органов, — кивнул Альберт. — Следуя программе, которую мы заложили.

— А лейкемические клетки? — спросила Маргарита.

— Слишком рано говорить, — ответил Альберт. — Нам нужен анализ крови, но сейчас брать новый образец рискованно. Подождём стабилизации общего состояния.

Они продолжили наблюдение, и с каждым часом изменения становились всё более очевидными. Дыхание Ксении стало глубже и ровнее. Цвет кожи — более здоровым. Показатели жизненно важных функций медленно, но верно возвращались к нормальным значениям.

— Это… удивительно, — прошептала Елена, когда на исходе третьего часа Ксения впервые за два дня шевельнулась во сне — не конвульсивно, а естественно, как обычный спящий ребёнок. — Даже зная о нанокрови, я не ожидала таких быстрых изменений.

— Дети реагируют лучше, — сказал Альберт. — Их организмы более пластичны, более адаптивны к изменениям.

— И наномашины тоже адаптируются быстрее, — добавила Маргарита, чья интуитивная проницательность часто позволяла ей видеть то, что ускользало от других. — Смотрите, её лицо… оно не просто