Семь змей и мертвец - Дара Богинска

ничтожные остатки уверенности и, как смекнул мгновением позже, интеллекта:

— И всех спасем?..

У Йоля лучше выходило общение с собственными башмаками, чем с народом. В конце концов, он и не политиком был, а простым воином — тем самым, который должен расшибать мозги врагам и присматривать за колдуном, чтобы тот не попутал, на чьей стороне сражается, не поддался голосам своих демонов.

Эти мысли в данный момент его совсем не успокаивали. Даже напротив. В воздухе ощутимо запахло паленым.

— Вы ничего не сделали! Мы тоже могли бы жечь этих мертвецов, нам для этого не нужны воины!

— Покажите нам, что вы полезны! Мы заслуживаем защиты!

— Мы хотели помощи, а не воровства! Вы пришли сюда и думаете, что вам всё можно!

Йолю показалось, что его внутренности кто-то жарит на сковородке. Свело желудок и захотелось в кусты. Он не был трусом, но ужасно выносил давление. Особенно — тупой толпы. А та собиралась, шумела, возмущалась и подбадривала тех, кто кричал на близнецов злым, брызжущим ядом голосом. Линдуру уже и не надо было ничего говорить — он сказал достаточно, чтобы спустить милых селян подобно псам с цепи.

— Сколько ещё наших погибших отцов и матерей придется сжечь?! Это жестоко!

— Это ужасно!

— Убирайтесь прочь вместе со своим демоном!

— Уродом!

— Это ваша вина!

Дальнейшее было неизбежно. Камень глубоко рассек скулу Аларика. Толпа тут же замолкла. Словно после удара грома в преддверье молнии, гробовая тишина сковала землю. Можно было расслышать, как где-то бьется в окно муха.

Кажется, они сами поняли, что это уже слишком. Но поздно.

Аларик отступил, тронул ранку и с большим удивлением глянул на алую ладонь. Царапины на лице всегда сильно кровоточат, и вскоре кровь уже каплями катилась по подбородку, с тонким звоном билась о костяной ключ на груди — символ их общей веры.

Йоль сглотнул.

Во вскинутом, окровавленном лице Аларика было больше от дикого зверя, чем от человека, тем более — воина на страже Церкви.

— Ал! — крикнул Йоль, но одуревший от запаха крови близнец уже достал ножи. С рычанием он кинулся вперед, Йоль — наперерез, схватил вокруг плеч и крепко сжал. Аларик был сильный, быстрый, но всё-таки крепыш-Йоль был больше.

— Никто... не смеет!.. Я не позволю... Это не сойдет им с рук! — хрипя, Аларик бился в руках. Жилы на его шее страшно вздулись, зубы блестели в оскале, из груди вырывались проклятья пополам с рычанием. Аларик был безумен в гневе.

Йоль знал, что он ненавидел боль. Когда наставник ударил его за непослушание тростью, юный послушник чуть не размозжил ему голову статуэткой Святого Отиса.

— Видите, — негромко, но выразительно подал голос Линдур, — вот они, наши защитники. Вот их настоящее лицо. Отпусти его, сэр Йоль! Отпусти, я хочу посмотреть, как он разорвет невинных, которых призван защищать.

— Заткнись! — закричал Йоль.

Черт с ними, с этой деревенщиной! Они сами виноваты. Камень полетел с их стороны, и угрожали тоже они. Линдур ухмылялся уголком рта, и с огромным удовольствием Йоль бы размазал эту усмешку по его лицу, смешав с раздробленными костями и кровью.

— Ты, мерзкий подстрекатель! Признайся, ты просто хочешь прибрать к рукам всё! Чтобы мы не нашли, ты хочешь это себе! Тебе плевать на всех, злобный выродок!

— Злобный выродок?! Ах ты щенок...

— Мерзавцы!

— Прочь из нашего города!

— Воры!

Резкий, тонкий писк прокатился по округе. Звон в ушах — только в сто крат сильнее — прошелся по каждому в толпе, напугал животных, всколыхнул воронье, поднявшееся с соседних деревьев в небо. Пара гуляющих рядом куриц упали замертво.

Аларик вскрикнул. Сам Йоль от взрыва тонкого, мерзкого звука почувствовал такой укол головной боли, что едва удержался от стона, качнулся, оторопело опираясь рукой о стену дома. Опешившие селяне тоже смолкли, испуганно озираясь, многие покачнулись, кого-то поддержали от падения, у десятка хлынула носом кровь.

Йоль сразу понял, в чем дело, и первое, что он ощутил — холод, промчавшийся по позвоночнику. Испуг.

Бледный, тощий, с лицом совершенно каменным, стоял в дверях Данте. Взгляд янтарных глаз из-под насупленных бровей грозил обратить всё на своем пути в лед и камень.

— Что за балаган вы здесь устроили? — едва слышно проговорил он. В грязной исподней рубахе, босой и осунувшийся, «полудохлый зверолюд» сам выглядел не лучше Беспокойного. Его вид произвел должное впечатление — он вызвал страх.

Данте и до этого боялись. Малефиков и стоило бояться, оттого колдуны никогда не путешествуют в одиночку. Они обладают большой, неизвестной ни для кого, кроме них самих, силой: способностью влиять на других, читать их чувства и мысли... делать больно, не прикасаясь. У колдунов в арсенале была тысяча и одна уловка, и чтобы они не думали использовать эту силу против невинных, рядом всегда был дисциплинированный разум — ключники. Те, кто защищают — и малефика, и от малефика. И артефакты глушили силу колдунов, но, видимо, недостаточно для масштабов мощи в тощем теле Данте.

Демонстрация силы — кажется, это и нужно было разгневанной толпе. И Йолю. Мужчина как-то сразу пришел в себя.

— Дани! Слава Доброму, ты очнулся! Как ты себя...

— Йоль, твоему брату нездоровится, — оборвал Данте лепет меченосца, — Отнеси его внутрь. И дай холодного пива.

Йоль с трудом занес обмякшего Аларика в покои, устроил на лавке в их общей спальне, наскоро накрыл лоскутным покрывалом и поспешил обратно, к малефику. Сквозь неплотно закрытую дверь и окна просачивался только голос Линдура, Данте отвечал ему слишком тихо.

— ...мы имеем право! ...вы видели сами, если бы вы не вышли... виновны только в том, что хотим правды...

Йоль замер за плечом колдуна, готовый в случае чего помочь. Руку от меча убирать было рановато.

— Я могу дать вам правду, — отвечал малефик Линдуру. Толпа успела рассосаться, но, разрозненная, глядела зоркими