Княжий человек - Дмитрий Александрович Билик

бывает, идешь с определенной целью, скажем, водочку выпить. А потом оказываешься у телевизора с крышкой от кастрюли.

Я хотел пошутить, что, может, у беса это нечто возрастное. Но не стал. Слишком уж сурово выглядел Григорий. Он-то голосовал за вступление нечисти в наши стройные ряды с одной лишь практической целью. А тут вон чего началось.

— А ты чего молчишь? — спросил я черта. — Как кашу сжег?

— Да я, дяденька… Задумался.

Вообще, Митька был черным. В самом толерантном смысле этого слова. И вдруг покраснел. Вот к этому меня жизнь точно не готовила.

— О чем?

— Да о чем, о чем, — торопливо перебил бес. — О ней самой и думал. Как бы ей фитиль в петарду вставить.

— Гриша!

— А что? Я как есть, так и рассказываю.

— Ладно, пойдем разговаривать.

Не было печали, приобрел Митя кикимору. Повелся на деньги и на загадочные очки. Защитное кольцо, кстати, сразу бросил в рюкзак. Хотя можно было и надеть. Правда лезло оно только на мизинец. Зато выглядело вполне нейтрально. Вроде православного «Спаси и сохрани».

Марфе мы определили целую комнату. Раньше там жил Митька, а Григорий обитал в гостиной, поближе к телевизору. Но черт благородно освободил жилплощадь для дамы и перебрался к бесу.

Я постучал в дверь и, не дождавшись никакого ответа, вошел внутрь. Все-таки мой дом. И не обнаружил Марфу. Кровать, тумбочки, кресло, прялка. Прялка?

Так, если я правильно помню, привезли мы кикимору без всякого приданого. Откуда тут эта фиговина взялась?

Причем, насколько я понимал, что-то с прялкой было неладно. Нити спутаны, с узелками, колесо кривое, веретено наполовину отломано. Будто принадлежала вещь нерадивой хозяйке. Хотя чего это я? Так и было.

— А этой хреновиной всю ночь стучала, — продолжал жаловаться бес, указав на прялку. — И еще выла.

— Марфа!

— Да чего ты голосишь? Вон сидит, — ткнул пальцем бес наверх.

И правда, в углу, под потолком, в лучших традициях фильмах ужасов, замерла наша кикимора. Как выяснилось, уже к сожалению, наша.

— Спускайся.

Я хотел добавить: «В ногах правды нет», но промолчал. Непонятно за счет чего там висела кикимора.

Марфа послушалась. Хотя вид ее был сердитый и решительный, как у защитника осажденной крепости.

— Ты зачем водку вылила?

— От водки все зло, — сказала она, как отрезала.

— Согласен, — ответил я. — Только не тебе решать, что с хозяйскими вещами делать.

— Ты мне не хозяин, — ответила та. — Скорее поверенный. Если хочешь им стать, то так и скажи.

— Ага, бегу, волосы назад. Послушай, пока ты живешь у меня, то должна выполнять определенные правила поведения. Своевольства я не потерплю.

— Да чего ты с ней цацкаешься⁈ — возмутился бес. — Дом твой, на нем печати рубежные. Запрети ей и все.

Я уж не стал говорить Григорию, что печати настроены совершенно на иное. Хотя, с другой стороны, почему бы и да? Взять тот же Порог на крови. Если я передвину мысленный бегунок в голове, что лишать нечисть алкоголя — это вред, то в следующий раз печать разрядится на кикимору. И прикрыл глаза, собираясь с мыслями, а когда открыл, то по злобному взгляду Марфы понял — сработало.

— С этим вопросов больше нет?

— Нет, — не сказала, а точнее прошипела та.

— Едем дальше. Зачем Митю зачаровала?

— Мысли у него черные были, на меня направлены.

— Ты и мысли читать умеешь? — напрягся я.

— Скорее намерения.

— И какие намерения у тебя были, когда ты кашу варил? — повернулся я к черту.

От бедняги сейчас можно было прикуривать. Митька натурально пылал всеми оттенками красного.

— Мне… она просто… понравилась, дяденька… Ну, я и помечтал немного.

— Так, нечисть мою не трогать! — сразу понял я, в чем дело. — Или мне и это на печать повесить?

Вопрос был риторическим. Потому что кикимора кивнула. Правда, с таким озлобленным видом, что я начинал всерьез опасаться за свое эмоциональное и душевное спокойствие. Нет, навредить она мне, конечно, напрямую не сможет. Однако испортить жизнь, пока мы не пройдем все пункты мелким шрифтом — это пожалуйста.

— По поводу последнего. Как я понял, прясти — твое хобби. Я в это не вмешиваюсь. Просто по возможности, если, конечно, сможешь, делай это чуть потише. И вой тоже.

— Вообще-то я пою, — почти обиделась Марфа.

— У нас просто Гриша — нечисть с абсолютным слухом. Для него и я вою.

На этом наш разговор был закончен. Я считал, что вел себя в высшей степени дипломатично, применяя метод кнута и пряника. В смысле, не бил твердым пряником, когда ломался кнут. А старался показать свою жесткость и непреклонность, чередуя ее с вежливостью.

Что еще хорошо, моя нечисть осталась вполне удовлетворена проведенными переговорами. Точнее, Гриша остался. Он так и сказал: «Молодец, хозяин, правильно ее пропесочил. Если бы я мог, я бы сам ее и в хвост, и в гриву». Черт знает, что он имел в виду. Митька, кстати, промолчал, но опять покраснел.

Мне же стало ясно другое — с кикиморой мы не уживемся. Изначально мне просто везло с нечистью. Даже с любвеобильным алкоголиком по имени Гриша. Но вот Марфа — иное дело. Бывает так, что проведешь ночь с девушкой и понимаешь — надо бежать, иначе ее тараканы загрызут тебя. Думаю, в голове кикиморы водятся какие-то серьезные термиты. Ладно, ничего страшного. У меня есть идея, кому именно ее можно сплавить. Тем более теперь, когда вопрос с лунным серебром почти решен.

На повестке дня осталось кое-что еще не менее важное. Я обзавелся дополнительными артефактами. И хранить все по-прежнему в рюкзаке было бы глупо. Поэтому после душа и чашки кофе я отправился к себе. Наказав Мите пожарить яичницу. Судя по тому, что у него с негодованием отобрал сковороду Гриша — завтраку быть.

Я же заперся у себя в комнате и начал судорожно думать над самым важным. О слове для Слова.

Первое, что пришло в голову — флюгегехаймен. Я даже представил, как кричу: «Внесите флюгегенхаймен» и вытаскиваю из Слова… что-нибудь эдакое.

Только это не подойдет. Думаю, едва ли у меня одного такое прекрасное чувство юмора. Да и фильм слишком известный. Не хотелось бы связать форму Слова с этим странным инструментом для противоестественных утех и потом погибнуть. Представляю,