Александр Дюма - Тысяча и один призрак

— Ядвига, — сказал он через некоторое время, — доверяете ли вы мне?

— И вы еще спрашиваете? — ответила я.

— Верите ли вы моему слову?

— Как святому Евангелию.

— Хорошо, Ядвига, даю вам клятву. Клянусь вам, что вы не проживете и неделю, если не согласитесь, и сегодня же, сделать то, что я вам скажу…

— И если я соглашусь?

— Если вы согласитесь, то, может быть, будете спасены.

— Может быть?

Он молчал.

— Что бы ни случилось, Грегориска, — ответила я, — я сделаю все, что вы прикажете.

— Хорошо! Слушайте же, — сказал он, — а главное, не пугайтесь. В нашей стране, как и в Венгрии, как и в Румынии, существует предание.

Я вздрогнула, так как вспомнила это предание.

— А, — воскликнул он, — вы знаете, что я хочу сказать.

— Да, — ответила я, — я видела в Польше особ, страдающих от этого ужасного недуга.

— Вы говорите о вампирах, не правда ли?

— Да, в детстве я видела, как на кладбище одной из деревень, принадлежавших моему отцу, выкопали сорок покойников — все они умерли в течение двух недель, и никто не мог определить причину их смерти. Семнадцать из них имели все признаки вампиризма, то есть трупы их были свежи и они походили на живых людей, другие были их жертвами.

— А как же освободили от них народ?

— Им вбили в сердце осиновый кол и затем сожгли.

— Да, так обычно поступают, но в вашем случае этого недостаточно. Чтобы вас освободить от привидения, я должен знать, что это за привидение, и с Божьей помощью я это узнаю. Да, и если потребуется, я буду бороться один на один с этим привидением, кто бы им ни был.

— О, Грегориска! — воскликнула я в ужасе.

— Я сказал: «Кто бы ни был», и повторяю это. Но для того, чтобы я мог успешно выполнить мое страшное намерение, вы должны согласиться на все, чего я потребую.

— Говорите.

— Будьте готовы к семи часам. Отправьтесь в часовню, идите туда одна, вам нужно, Ядвига, преодолеть свою слабость. Так нужно. Там нас обвенчают. Согласитесь, дорогая, для того, чтобы я мог защищать вас, я должен иметь это право перед Богом и людьми. Оттуда мы вернемся сюда и тогда увидим, что делать дальше.

— О, Грегориска, — воскликнула я, — если это он, то он вас убьет!

— Не бойтесь ничего, моя дорогая Ядвига. Только согласитесь.

— Вы хорошо знаете, Грегориска, что я сделаю все, чего вы пожелаете.

— В таком случае до вечера!

— Хорошо, делайте все, что находите нужным, а я буду помогать по мере моих сил.

Он вышел. Через четверть часа я увидела всадника, мчавшегося по дороге в монастырь, — это был он!

Как только я потеряла Григориску из виду, то упала на колени и молилась так, как уже больше не молятся в вашей стране, и ждала семи часов и возносила к Богу и святым мои призывы. Я поднялась с колен лишь тогда, когда пробило семь часов. Я была слаба, как умирающая, бледна, как покойница. Я набросила на голову большую черную вуаль, держась за стену, спустилась по лестнице и отправилась в часовню, не встретив никого по дороге. Грегориска ждал меня с отцом Василием, настоятелем монастыря Ганго. За поясом у него был святой меч, реликвия одного древнего крестоносца, участвовавшего при взятии Константинополя Виллардуином и Балдуином Фландрским.

— Ядвига, — произнес он, положив руку на меч, — с помощью Бога я этим разрушу чары, угрожающие вашей жизни. Итак, подойдите смело. Вот святой отец, который, выслушав мою исповедь, примет наши клятвы.

Начался обряд, быть может, никогда еще он не был так прост и вместе с тем так торжествен. Никто не помогал монаху, он сам возложил венцы на наши головы. Оба в трауре, мы обошли аналой со свечами в руках. Затем монах, произнося святые слова, прибавил:

— Идите теперь, дети мои, и да придаст вам Господь силы и мужества бороться с врагом рода человеческого. Вы вооружены невинностью и правдой: вы победите беса. Идите, и да будет над вами мое благословение!

Мы приложились к священным книгам и вышли из часовни. Тогда я впервые оперлась на руку Грегориски, и мне казалось, что при прикосновении к этой храброй руке, при приближении к этому благородному сердцу жизнь вернулась в мои жилы. Я уверена была в победе, раз со мной Грегориска, мы вернулись в мою комнату.

Пробило восемь с половиной часов.

— Ядвига, — сказал мне тогда Грегориска, — нам нельзя терять ни минуты. Хочешь ли ты заснуть, как всегда, и чтобы все прошло во сне? Или ты хочешь бодрствовать и видеть все?

— С тобой я ничего не боюсь, я не буду спать и хочу все видеть.

Грегориска вынул из-под одежды освященную ветку вербы, еще влажную от святой воды, и подал ее мне.

— Возьми эту вербу, — сказал он, — ложись на свою постель, твори молитвы Богородице и жди без страха. Бог с нами. Особенно старайся не уронить ветку, с ней ты будешь повелевать и самим адом. Не зови меня, не кричи, молись, надейся и жди.

Я легла на кровать, скрестила руки на груди и положила на грудь освященную вербу. Грегориска спрятался под балдахином, о котором я упоминала и который находился в углу моей комнаты.

Я считала минуты, и Грегориска со своей стороны тоже считал их. Пробило три четверти девятого. Еще звучал звон часов, как я почувствовала то же оцепенение, тот же ужас, тот же ледяной холод, но поднесла освященную вербу к своим губам, и это первое ощущение исчезло. Тогда я ясно услышала шум этих медленных, размеренных шагов на лестнице, шаги приближались к двери. Затем дверь медленно открылась без шума, и тогда…

У рассказчицы словно сдавило горло, она задыхалась.

— И тогда, — продолжала она с усилием, — я увидела Костаки, такого же бледного, каким он лежал на носилках; с рассыпавшихся по его плечам черных длинных волос капала кровь, он был в обычном своем костюме, только ворот был расстегнут, и виднелась кровавая рана.

Все было мертво, все было тлен — тело, одежда, походка… и только глаза, эти страшные глаза блестели, как живые. Странно, что при виде покойника страх мой не усилился — напротив, я почувствовала, что мужество мое возрастает. Без сомнения, Бог послал мне его, чтобы я могла оценить свое положение и защищать себя от зла. Как только привидение сделало первый шаг к кровати, я смело встретила его свинцовый взгляд и протянула к нему ветку вербы. Привидение попробовало идти дальше, но сила более могущественная, чем его, удержала его на месте. Оно остановилось.

— О, — прошептало привидение, — она не спит, она все знает.

Привидение говорило на молдавском языке, а я, однако, понимала его. Так мы какое-то время находились друг против друга, я и привидение; я не сводила глаз с него и увидела, не поворачивая головы, что Грегориска, подобно ангелу-истребителю, с саблей в руке вышел из-под балдахина. Он перекрестился и медленно подошел, выставив шпагу вперед, призрак при виде брата в свою очередь вытащил свою саблю с диким хохотом, но едва его сабля коснулась освященного клинка, как рука привидения беспомощно опустилась. Костаки издал стон, полный отчаяния и злобы.

— Что тебе нужно? — спросил он своего брата.

— Во имя живого Бога, — произнес Грегориска, — я заклинаю тебя, отвечай!

— Говори, — произнесло привидение, скрежеща зубами.

— Это я тебя ждал?

— Нет.

— Я на тебя нападал?

— Нет.

— Я тебя убил?

— Нет.

— Ты сам наткнулся на мой меч! Я перед Богом и людьми не виновен в грехе братоубийства, стало быть, ты исполняешь не божественную, а волю ада, стало быть, ты вышел из могилы не как святой, а как проклятый призрак, и ты вернешься в свою могилу.

— С ней вместе, да?! — воскликнул Костаки и сделал чрезвычайное усилие, чтобы охватить меня.

— Ты уйдешь один! — воскликнул в свою очередь Грегориска. — Эта женщина принадлежит мне.

И, произнося эти слова, он кончиком меча притронулся к незажившей ране. Костаки испустил крик, будто его коснулся огненный меч, и, поднеся левую руку к груди, попятился назад. В это время Грегориска двинулся одновременно с ним и сделал шаг вперед, устремив взор в глаза мертвеца и упирая меч в грудь брата. Грегориска шел медленно, торжественно, то был поединок Дон-Жуана и Командора. Под давлением священного меча, подчиняясь непоколебимой воле Божьего воина, привидение отступило назад, а Грегориска шел молча, не произнося ни слова. Оба задыхались и были мертвенно бледны, живой толкал перед собой мертвого, выгонял его из того замка, который был прежде его жилищем, и гнал его в могилу, в его будущее жилище. Клянусь, это было ужасное зрелище. А между тем под влиянием сверхъестественной, невидимой, неизвестной силы я, не отдавая себе отчета, встала и пошла за ними. Мы спустились с лестницы, освещаемой в темноте одними сверкавшими глазами Костаки. Мы прошли галерею и дверь. Тем же мерным шагом мы дошли до ворот, привидение пятилось назад, Грегориска протягивал руку вперед, я шла за ними.