Монетка - Роман Феликсович Путилов

— А теперь смотри- я подозвал официантку рассчитался с ней, демонстративно добавив к процентам на «чай» еще и разрисованную монету. Девушка удивленно взмахнула длинными ресницами, но рубль забрала и поблагодарила. Через пару минут исчирканный рубль был извлечен из кармана брюк.

— О! Это фокус какой-то?

— Это такой фокус, что мне дышать не дает — я рассказал приятелю о своей чудесной монете.

— И что, никак нельзя избавится.

— У меня пока не получается. Я понял, что его можно только продать. Но я придумаю, как это обделать.

Олег вцепился в мою руку:

— Серега, продай мне его!

— Ты чего, друг? Он только зло приносит. Не надо тебе этого.

— Серега, продай, я тебя умоляю. Мне без него не жить.

— Олег, я тебе его конечно могу продать, но я тебя предупредил….

— Я тебя услышал. За сколько продаешь?

— Два рубля.

Монетка исчезла в кармане Олега, на скатерть упала другая, чуть больше размером. Олег встал, как-то снисходительно посмотрел на меня сверху вниз:

— Ты, Серега, всегда был парнем не очень сообразительным, прошел ты мимо своего счастья. Давай, еще увидимся.

Глава седьмая

Финал

Звук трели внутреннего телефона в пять утра был особенно мерзок. Я долго шарил рукой, пока не нащупал трубку.

— Да, слушаю.

— Серега, собирайся скорее, бери папку, машина «под парами».

— Что случилось?

— Сторож детского садика позвонил, у них на детской площадке труп висит, а скоро родители детишек поведут. Давай, собирайся, прокурорский скоро подъедет.

Когда покойника сняли с дерева, и положили на землю, я, надев перчатки, полез в карманы в поисках документов или последней записки. Нашлось и то, и другое. На клочку бумаги черным маркером было написано «Деньги зло», а с первой страницы паспорта на меня смотрел молодой и улыбающийся Олег. За моей спиной кто-то хихикнул. Я обернулся, но сзади никого не было. Прокурорский уже уехал, а участковый сидя в УАЗике, строчил протокол осмотра. «Труповозка» терпеливо ждала у ворот, возле нее светили огоньками сигарет фигуры санитаров. Мы успели, до открытия садика оставалось еще тридцать минут. Я посмотрел на землю. Возле окоченевшей ладони моего приятеля зловеще поблескивала знакомая монета. Я наступил на нее, подумал, а потом, сильным пинком, отправил в темную щель под большой металлической верандой. Надеюсь, что лет через тридцать, когда веранда обветшает и ее разберут, дьявольская монета успеет превратится в прах.

Когда я потянулся к старому звонку, дверь внезапно отворилась. Наташа смотрела на меня потухшими глазами. Она посторонилась, и я шагнул в тепло дома.

— Олег умер?

— Да, Наташа, прости….

— Я знала, что этим все кончится. Проходи.

Я пил чай, не чувствуя вкуса, а молодая вдова, глядя в темное окно, продолжала свой рассказ:

— И он как с ума сошел, каждый день обходил все торговые точки и вечером приносил мешки спичечных коробков. Говорил, что он соберет оптовую партию, и мы сразу разбогатеем. Я не знаю, где он брал деньги, но он как маньяк скупал эти коробки. Причем он покупал их только по одной штуке, не больше, но в каждом киоске, в каждом магазине. Над ним весь массив смеялся, мне подруги предлагали его сдать в дурдом, а я все чего-то ждала. Позавчера Олег кому-то продал все спички оптом, мы долги закрыли, продуктов накупили…. — Наташа закрыла лицо ладонями и тоскливо, безнадежно завыла. Через минуту она внезапно успокоилась и продолжила:

— А вчера он пришел, и сказал, что его жизнь кончена, а ты был прав. В чем ты был прав, Сережа?

Я отвел глаза, надеясь, что в предрассветном сумраке женщина не разглядит лжи в моих глазах:

— Я не знаю, Наташа. Я его видел последний раз месяца три назад. Мы пива выпили, трепались, что жизнь тяжелая. Ни о чем особенном вроде бы не говорили. А что вчера случилось?

Наташа опять заплакала, через ее всхлипы я с трудом разобрал:

— Вчера везде спички стали стоить не рубль, а два рубля за коробок.