Томас Лиготти - Его тень поднимется в высший чертог

Наступила и прошла безлунная ночь, а ассистент, посланный миссис Глимм, так и не вернулся с кладбища на вершине холма. И ничего не изменилось в городе у северной границы. Продолжал звучать хор ночных криков, а вечерние толки теперь шли не только об «ужасах Аскробиуса», но и о «шарлатане докторе Клатте», которого так и не смогли найти, даже когда были обысканы каждая улица и каждая постройка города, кроме, разумеется, высокого дома на отшибе. Наконец, несколько наименее истеричных горожан отправились на холм, где располагалось кладбище. Когда они приблизились к месту отсутствующей могилы, им стало ясно, какие «меры» принял Клатт, и каким образом ассистент, посланный миссис Глимм, был использован, чтобы положить конец проделке Аскробиуса.

Вернувшись в город, те, кто ходил на кладбище, рассказали, что Клатт был самым обычным мясником. «Хотя, возможно, и не обычным», заметила миссис Глимм, бывшая среди них. Затем она описала, как тело ассистента доктора, с искромсанной бесчисленными надрезами кожей и отделенными конечностями, было с особым расчетом расположено на отсутствующей могиле: туловище с головой, наподобие надгробного камня воткнуты в землю, а руки и ноги разложены, будто бы отмечая прямоугольник могильной земли. Кто-то предложил должным образом похоронить останки, но миссис Глимм по непонятным даже ей причинам, во всяком случае, так она сказала, убедила остальных, что лучше оставить все, как есть. И, возможно, интуиция ее не подвела, потому что спустя несколько дней все ужасные последствия проделки Аскробиуса, какими бы неопределенными, а то и несуществующими, они с самого начала ни были, полностью прекратились. Лишь спустя время из сумеречных толков и шептаний стало понятно, почему доктор Клатт покинул город, не смотря на то, что его меры сработали именно так, как он и обещал.

Хотя сам я не берусь утверждать, будто что-нибудь видел, но люди сообщали о «новом завладении», но не местом, где была могила Аскробиуса, а высоким домом на отшибе, где отшельник некогда проводил свои чрезвычайно задумчивые дни и ночи. Говорили, что в зашторенных окнах иногда горел свет, а чей-то силуэт, мелькавший за занавесками, был куда более чужим и гротескным, чем все, что они видели при старом жильце. Однако никто и никогда не приближался к дому. В конечном итоге, все рассуждения о том, что называли «воскресением рассозданного», остались лишь сумеречными толками. И все же теперь, лежа в своей постели и слушая ветер и скрежет ветвей о крышу над моей головой, я не могу заснуть, представляя изуродованный дух Аскробиуса и невообразимые созерцательные миры, где он мечтает об ином акте рассоздания, о новой, далеко идущей попытке огромной силы и безусловного постоянства. С другой стороны, мне не по душе мысль, что однажды кто-то может заметить отсутствие, или пропажу, одного дома на задворках города у северной границы.