Чёрная сабля - Яцек Комуда

Ефросинья ухватилась за седельный рожок и заднюю луку, подтянулась и одним махом оказалась на спине скакуна. Дыдыньский развернул своего коня и пришпорил его. Они помчались следом. Как буря влетели на захламлённый двор, перескочили через забор, растоптали грядки. Венгерские наёмники-сабаты подкомория будто сидели у них на плечах, Бялоскурскому казалось, что он уже чувствует на своём затылке горячее дыхание трансильванских секеев.

Где-то сбоку грянул ружейный выстрел. Валашский мерин Ефросиньи заржал и рухнул, вытянув голову вперёд!

Панна Гинтовт не дала себя придавить. Она выбросила ноги из стремян и перекувырнулась, упала в грязь, в лужу, в сухой чертополох, но тут же вскочила у изгороди с саблей в руке. Двое первых сабатов были совсем рядом. Они победно закричали, увидев перед собой окровавленную шляхтянку, и пришпорили коней. Ещё мгновение, один миг. Казалось, вот-вот они налетят на неё со всей силы...

Конь Дыдыньского перепрыгнул через павшего коня Ефросиньи быстрее молнии. Шляхтич налетел на разогнавшихся сабатов, уклонился от удара саблей и сам нанёс первый удар, отбил изогнутое лезвие венгерки и рубанул от локтя. Первый из сабатов вскрикнул, накренился в седле с разрубленной головой, выпустил из рук поводья; ещё мгновение он мчался на коне, а потом свалился набок, разрушая остатки забора, и замер в крапиве и чертополохе, у куч полевых камней. Второй из слуг откинулся назад, выронил саблю и соскользнул по крупу, упал, а обезумевший конь поволок его тело за стремя по размокшей дороге.

Остальные преследователи осадили коней, увидев, что случилось с товарищами. Дыдыньский расправился с двумя сабатами так же быстро, как прислужник после мессы гасит тлеющие свечи. Но Яцек из Яцеков не стал атаковать. Он сделал вольт на коне, подскакал к Ефросинье и впился в неё хищным, холодным как сталь взглядом.

– Твоя жизнь в обмен на изгнанника!

– Забирай его!

Одним быстрым движением он схватил её за талию и перекинул через седло. А затем развернул коня и помчался галопом.

14. Слово волчицы

– Твоя жизнь за Бялоскурского. Пора заключить сделку, милостивая панна.

Сабелька свистнула в её руке, блеснула в весеннем солнце. Дыдыньский даже не шелохнулся.

– Я спас тебя от сабатов, – спокойно проговорил он. – Если бы не моя сабля, ты бы прислуживала в аду самому Вельзевулу. И то на коленях, как укрощённая тигрица из зверинца пана Замойского. Что, полагаю, было бы совсем не по твоему нраву!

Она улыбнулась и облизнула алые губы влажным язычком.

– Бялоскурский мой, – твёрдо сказал Яцек из Яцеков. – Ты не заберёшь его туда, куда направляешься. По крайней мере, ещё не сегодня.

Она зашипела от злости, точно гадюка.

– Его душа принадлежит мне... Она моя... Только моя!

– Несомненно, твоя. Но ещё не сейчас. Я забираю пана разбойника и позабочусь о его здоровье.

– Какое здоровье? Ведь ты продашь его за две тысячи червонцев!

– Свою саблю я сдаю в наём за дукаты, – неохотно процедил он. – Однако никогда не продавал за талеры честь и удаль! Поэтому ты исчезнешь отсюда сию же минуту! И не вздумай нас преследовать!

Она молчала, словно не зная, что предпринять. Дыдыньский шагнул к ней, схватил её саблю голой рукой, сжал, а затем отвёл в сторону.

Она вскрикнула, отпрянула, вырвала клинок.

– Бялоскурский похитил меня из родного дома! – рыкнула она. – Он сделал так, что я потеряла всё, отдавалась как шлюха за несколько шелягов, за кувшин горилки, каждый день молилась, чтобы он попал в мои руки. Из-за него я продала душу дьяволу! А когда он вернулся сюда, я следила за ним от самой границы, убила крестьян, которые присоединились к нам, прорубилась через засады и волчьи ловушки...

– Ты получишь его, когда он умрёт.

– Этого мало!

– Я спас тебе жизнь.

– Пёс ебал такую жизнь!

Сабля панночки свистнула в воздухе. Удар был быстрым как молния, неожиданным как прыжок леопарда и... Дыдыньский невозмутимо принял его на клинок своей сабли. А затем, быстрее чем Ефросинья опомнилась, контратаковал, ударил плашмя по её ладони, сжимавшей рукоять и эфес, выбил оружие из женской руки! Сабля панны блеснула в воздухе, просвистела и со звоном ударилась о камни в нескольких шагах поодаль.

Панна опустила голову.

– Ты победил, пан Дыдыньский. Когда-нибудь... мы обязательно встретимся!

– Уезжай уже!

Она кивнула, повернулась и направилась к коню. Дыдыньский смотрел ей вслед, пока она не подняла саблю, не вскочила в седло и не помчалась рысью в сторону леса. Когда она скрылась за деревьями, он повернулся и прошёл между высохшими поваленными буками.

Бялоскурский склонился на колени. Он хрипел и кашлял, плюясь кровью. Дыдыньский схватил его за плечо, помог встать, посмотрел в глаза.

– На коней, пан-брат, – прохрипел изгнанник. – До старосты долгая миля. Не успеешь на вечернюю мессу. Бордель тебе закроют, прежде чем золота от Красицкого дождёшься!

– Откуда ты знаешь, что я хочу сдать тебя старосте?

– Если меня отпускает пан Яцек из Яцеков, рубака и заездник, первая сабля в Саноцком, то делает он это не для пустой славы. Мечты мечтами, а жить надо. И жидам по корчмам платить. Девкам дукаты бросать, на благосклонность властьимущих зарабатывать. Наряды стоят денег, шелка, бархаты, аксельбанты, парча, жемчуга, бриллианты, пуговицы, бирюза, пояса, кони... Знаю я это, пан-брат.

– Зачем ты сюда вернулся, пан Бялоскурский? Над тобой смертных приговоров больше висит, чем волос на башке!

– Я умираю, – прохрипел изгнанник. – Хочу сдохнуть здесь, у своих, на Руси. А что, я в своём праве. Polonus nobilis sum!

– Умирать можно по-разному. И вовсе не под палаческим топором!

– Перестань читать мне проповеди, пан-брат! Поедем к старосте и пусть всё это закончится.

– Я вовсе не хочу тебя забирать к старосте!

– Как так? Кому ты служишь, пан Дыдыньский?

– Отцам-цистерцианцам из Щижица.

Бялоскурский захохотал, оскалив жёлтые зубы.

– Ваша милость шутит надо мной! Попам? Может ещё ad maiorem Dei gloriam? Может вместо золота часословами и чётками кошель тебе набили!

– Я должен монахам из Щижица услугу. Брат-настоятель просил меня, чтобы я освободил тебя от опасностей и дал это. – Дыдыньский вытащил из кошелька запечатанное письмо.

– Что это?

– Отцы-цистерцианцы выхлопотали для тебя охранную грамоту, благодаря которой ты можешь безопасно доехать до монастыря. А там...

– Я должен