Затерянные в Чарусах - Владимир Васильевич Бойков

толкал невидимка. Однажды на него напали лягушки и отложили у него под одеждой икру. Потом из нее вылупились головастики, которые терзали его целую неделю. У него все время исчезали припасы, хотя рядом никого не было. В воде он видел живых утопленников. Однажды его кто-то пытался утащить под мох. Но после всех неудач, Алексей не сдался. Ведь он нашел эти свои проклятые Чарусы, и ему так хотелось о них написать. Для этого требовалось только одно, нужно было уйти. В последний раз он готовился долго, тщательно, продуманно. Он изобрел ветряной компас и в день, когда подул сильный ветер, ушел. И… пропал. Бесследно. Прокофий с Мисосом ходили его искать, но безуспешно.

— Так он, надо полагать, вышел?

— Если бы вышел, то обязательно вскоре вернулся бы. С экспедицией. На вертолетах, вездеходах. Я не знаю, как, но вернулся бы. Для любого журналиста эта деревня — мечта всей жизни. Книга. Мировая слава. Понимаете? — Профессор подошел к печи. — Давайте чаю попьем. С вареньем.

— Сахар вам тоже лоси приносят?

— Нет, вместо сахара мы используем мед. Ели когда-нибудь малиновое варенье с медом?

14.

В дверь постучали. Вошел незнакомый мужчина. Пожилой. На вид лет шестидесяти. Очень деловитый, серьезный. Перекрестился на угол, в котором ничего не было. Тут же уставился на Валерия.

— Новый житель нашей деревни, — торжественно произнес профессор.

— Валерий.

— Герасим.

— А я как раз нашему гостю о жителях деревни рассказывал, — зачем-то соврал Аркадий Аркадьевич. — Вас хотел упомянуть, а вы вот и сами, легки на помине. Как там Василий поживает?

— Хорошо поживает. А я по делу.

— Слушаю.

— Иконку вам надо, Аркадий Аркадьевич. — Вошедший мужчина с укоризной кивнул на пустой угол. — Дом у вас новый, добротный, сколько лет живете и все без защитника небесного. Нехорошо как-то…

— Да где ж я ее возьму? Рисовать не умею, а портретов у меня никаких нет. Ни Ленина, ни Сталина, ни Николая Второго. — Профессора, похоже, забавлял разговор. — Не знаю уж, как и быть. — Он незаметно подмигнул Валерию.

— Так я вам вот и принес. Это и повесьте. — Гость вынул из-за пазухи рамку, протянул хозяину дома.

— Так это же… о Господи… Гитлер!

— Ну, Гитлер, лицо хорошее, сановитое, будете ему молиться — он вам помогать станет.

— Нет, дорогой, Гитлеру, при всем моем уважении к вам, я молиться не стану. Гитлер для русского человека, ну никак не Бог. Скорее сатана.

— Вы же как-то говаривали, что еврей, а не русский.

— А для еврея тем паче. Уж вам-то, как немцу, должно быть известно, что вытворял ваш Гитлер с иудеями?

— Да откуда? Меня же в самом начале войны сбили. А может, наговаривают зазря? Мы же его так любили. Он нам всем помогал… Да и сейчас, как помолюсь ему только, так сразу и полегшает.

— Так ты же фашист недобитый. Ты же нашу страну завоевать пытался. Вот для преданного фашиста Гитлер и есть Бог. — Аркадий Аркадьевич почти развеселился и от комичности ситуации даже перешел на «ты».

Мужчина сконфузился. Он вынул портрет из рамки и спрятал за пазуху. Потоптался, пошмыркал носом, не зная, как достойно выйти из сложившейся ситуации, потом сообразил:

— Тогда вот… хоть рамку возьмите. К рамке какой-нибудь божок да и пристанет.

— Спасибо, дорогой, спасибо. — Профессор положил подарок на подоконник. Потом словно опомнился и широким жестом пригласил нового гостя к столу. — Извините, если что не так, — прибавил он. — Присаживайтесь, пожалуйста. Мы как раз обедаем.

Мужичок покряхтел, снял шапку, тужурку, чинно подсел к столу.

— Квас у вас хороший, — похвалил, а может напомнил Герасим.

Хозяин обрадовался, поставил перед гостем кружку, не преминув похвастаться:

— Да… квас отменный, рецепт секретный, но могу научить.

— Нет, тут рука нужна, — произнес мужичок. — Я всякий пробовал — ваш лучше.

— Аура, — сказал профессор.

— Хорошее слово, непонятное, но правильное. Надо бы запомнить. Я люблю новые слова. — Герасим отпил несколько глотков, вытер бороду ладонью. — Да-а-а. Аж до слез продирает.

Аркадий Аркадьевич наложил в миску картошки.

— Теплая еще, а хотите — подогрею. Быстренько. В печке угли не остыли.

— Нет-нет, я горячего не ем. Вредно. Тепленькая лучше, только маслица постненького чуток добавить… Ага, так-так… Вот и отлично. А вы где поселились? — обратился Герасим к Валерию.

— В доме Ивана.

— Хороший дом. С жерновами. И банька своя. Уж как я люблю зимой баньку! И в снежок… — Мужичок пожевал картошки, ложкой подцепил грибов. Скривился, как будто прикусил язык, сморщился, закрыл глаза. На его лбу проклюнулись и стали быстро увеличиваться в размерах мохнатые бородавки. Одна, вторая, третья… Целая россыпь… У первой уже появились крохотные ножки. Она стала упираться ими, кочевряжиться, вылезать из кожи все дальше, дальше, пока не оторвалась с громким чмокающим щелчком…

Одна за другой бородавки шлепались на стол и тут же, собравшись в кружок, принялись как будто о чем-то совещаться. Потом первая выдвинулась и поползла к Валерию. За нею поспешили остальные. Отчетливо слышалось их призывное жужжание. Они словно подбадривали друг друга.

Прицелившись, Валерий стукнул ложкой первую. Она противно пискнула и, нелепо вихляясь, отползла за кружку с квасом. Остальные тут же притормозили, некоторые даже сдали назад, но тут же быстро перегруппировавшись, живо поспешили к своей предводительнице. Та отдала какие-то указания, и бородавки стали осторожно выглядывать из-за укрытия. Потом все одновременно рванули вперед, но не кучей, а, четко рассредоточившись, так чтобы их невозможно было пристукнуть одним ударом. Валерий замолотил ложкой по столу.

— Что такое? — услышал он далекий человеческий голос. — Что с тобой? Что ты видишь?

— Бородавки! — Валерий с яростью отбивал атаку.

— Морсу, скорее морсу неси, — крикнул Герасим.

Профессор вскочил, схватил пустую кружку и побежал в хлев. Открыл загородку, подсел к мирно хрюкающему поросенку. Резким движением вырвал торчащую из его бока тряпицу, подставил кружку к зияющей черной ране.

— Ну, вот, когда надо — всегда так, — пробурчал он недовольно, сунул в рану палец и стал растягивать ее из стороны в сторону. Брызнула кровь. Аркадий Аркадьевич подставил кружку, набрал в нее густой красной жидкости, заткнул дырку тряпкой. Поросенок, словно кот, потерся о его ногу.

В доме царил кавардак. Стол был опрокинут, несколько мисок валялось на полу. Валерий бегал по комнате и с победными криками прибивал кого-то невидимого каблуками.

— Пей! — услышал он голос.

— Да погодите вы! Они опять окружают.

— Пей! Нельзя на это долго смотреть. С ума сойдешь. Пей скорее.

Валерий, давясь, глотнул из кружки. Его усадили на лавку, водворили стол на прежнее место. Пленник болот тут же обмяк, ему вдруг стало