Забери меня отсюда - Софья Валерьевна Ролдугина

и с неожиданной проворностью ринулся вперёд, вытянул руку-клешню – и схватил Кёнвальда за горло.

– Нет, ублюдок. Никакой надежды, – прохрипел натужно старый хозяин. – Я слишком дорого заплатил за свою силу.

Из мёртвых светящихся глазниц его текло нечто тёмное и липкое, как отработанное машинное масло. Кёнвальд захрипел…

И в этот момент телефон у Тины завибрировал. Пришло сообщение от Йорка:

«Тринадцатый есть. Тут было жарко».

– Что смеёшься, девка? – рявкнул Чейз Ривер, всем корпусом оборачиваясь к ней. – Я убью его у тебя на глазах! Прямо сейчас!

Кённа дёрнулся – и вдруг перестал сопротивляться, обмякая…

Тина испугалась, обмерла от ужаса.

«Не вышло?»

…и просочился сквозь иссушённые пальцы Ривера, точно непокорная речная волна, которую сетью не удержать.

– Что за?.. – по-звериному насторожённо обернулся старый хозяин. Принюхался к воздуху, повёл рукой, в ярости обернулся: – Что ты сделала, девка?!

Он шёл к ней, но Тина даже с места не сдвинулась.

– То, чего ты всегда боялся.

Кёнвальд возник у него за спиной прямо в воздухе – обнажённый, белый, сияющий, обманчиво тонкий – и коротко замахнулся. Его сложенные клинком пальцы вошли Риверу под лопатку, пробивая и зелёные шелка, и натянутую, как барабан, кожу, а потом качнулись назад, вырывая позвоночник.

Старый хозяин взвыл, метнулся в сторону, в прыжке переплавляясь в нечто бескостное, тёмное, по-змеиному гибкое и взмыл над особняком, закручиваясь под облаками огромным чёрным кольцом.

– Не вышло по-хорошему, выйдет по-плохому! – прогрохотал с небес его голос. – Для обряда рановато, чёрная луна не набрала силы… Но она уже показалась над горизонтом. А твои камни у меня, Дерзкий!

Особняк заскрипел, зашатался, словно готов был вот-вот рухнуть, потом замер снова, недвижимый, – и из трубы выстрелили в небо тёмно-красные каменные осколки, выстраиваясь вторым кольцом, ниже и уже. Зазвучали, точно со всех сторон разом, слова на незнакомом языке, и Кённа отступил на полшага, рефлекторно прижимая руки к груди.

И – ничего не произошло.

Заклинание отзвучало, и заглохли отголоски. Камни перестали вращаться в воздухе – и обрушились на землю, на крышу особняка, пробивая её насквозь. Старый хозяин замер, точно в нерешительности.

Кённа, наоборот, выпрямился и прошептал:

– Почему же не больно?

Тина запустила руку в карман и извлекла маленький белый осколок стены, улыбаясь.

– Наверное, поэтому. Мэйнарды сохранили один камень.

Старый хозяин завыл, жутко и отчаянно. А Кёнвальд расхохотался, обнимая себя, и крикнул в небо:

– Тогда мы быстро закончим с этим.

Он позвал – и река откликнулась на его зов. Выплеснулась из берегов и потекла вверх, вверх по холму, через распахнутые ворота, по седой траве, по взрыхлённой земле, по перекосившемуся особняку и его шпилям, по воздуху – прямо к вращающемуся чёрному кольцу. И отчего-то смотреть стало больно; Тина зажмурилась на секунду, а когда проморгалась, то от Чейза Ривера не осталось ничего, и в багровых тучах ширился разрыв, открывая закатное небо.

Кёнвальд обернулся. Серебристые волосы колыхались вокруг его головы подобно нимбу; кожа очистилась от подтёков крови, и только руки были словно одеты в узорчатые чёрные перчатки. Синева взгляда обжигала, как в первый раз, но только жарче и ласковее.

«На нём ничего нет, – подумала Тина, чувствуя, как щёки вспыхивают. – Ничего, кроме нарисованных перчаток».

Но Кённа остановился в шаге от неё.

– Такое странное ощущение, – вздохнул он, рассматривая собственную ладонь. – Помнить – но не чувствовать. Что же я запер в этих камнях, кроме воспоминаний… Спасибо, – вдруг улыбнулся Кёнвальд, встретившись глазами с Тиной. – Я всегда этого боялся, а теперь думаю – почему? Странно сбываются предсказания Эйлахана… Ты и вправду всё отняла у меня, Тина Мэйнард. Одиночество, боль, сожаления, даже самого меня. Теперь так… легко.

Последний камешек хрупнул у неё в пальцах, рассыпаясь пылью.

Предчувствуя потерю, Тина рванулась вперёд, чтобы обнять Кёнвальда, удержать его, прикоснуться – но пальцы прошли насквозь. А он развеялся туманом, погас, как угасает солнце на закате.

Вокруг текла река. Она была Кёнвальдом – и в то же время была чем-то иным, непостижимым.

Чужим.

«Я его всё-таки потеряла».

Почти минуту Тина стояла прямо и пыталась дышать; но потом стало слишком больно. Она упала на колени, уходя в воду почти до плеч, и зарыдала так, словно ничего в жизни больше не осталось.

А вода прибывала. Река шептала, и шёпот её навевал видения. Сквозь застилающие взор слёзы Тина видела, как Кёнвальд выходит из берегов – и захлёстывает город под стремительно светлеющим небом. Крысы убегали, корчились на свету, с шипением растворялись в подступающих волнах; безликие «слепки» искали спасения в домах, проламывая двери, но вода находила их и там.

Тина видела, как на развалинах последнего моста Уиллоу носится по пояс в реке, танцует с другими девушками, одетыми в белое, хохочет, а Йорк молча наблюдает за ними, особенно за одной из них, и проводит пальцем по нижней губе, но с места не двигается.

…как капитан Маккой наградным мечом пригвождает к дереву безликого в цилиндре, а потом оборачивается и кричит через плечо: «Я с ним разделалась, мисс Рошетт, можете выходить… мисс Рошетт?»

…как идёт по улице Киан О’Ши в облике фейри, и из-под ног у него брызжут цветы, ростки, травы, а крысы разбегаются прочь, и он смеётся: «Слишком долго я боялся!»

…как мистер Барри листает книгу в красной обложке, устроившись на террасе своего дома, курит трубку и одобрительно кивает, глядя на подбирающуюся к порогу реку: мол, давно пора.

…как врывается лисья стая в город, и возглавляют её два крупных лиса – красно-рыжий и чернобурый с проседью, и как разделяются они: первый сворачивает в проулок, к окраинам, а второй несётся дальше.

…как Рюноске Гримгроув дремлет в больничном кресле, неудобно подогнув свои длиннющие ноги, а женщина в светло-голубой робе стоит рядом и гладит его по голове, шепча: «Нельзя же так беспокоиться… Мёртвой ты меня уже видел, что ж такого? Глупый Рю».

…как девочка в старушечьей, не по размеру большой одежде выезжает из города верхом на чернобуром лисе и оглядывается в последний момент, точно прощаясь.

…как три женщины в палате у Пирса прядут самую настоящую пряжу, ревниво переглядываясь.

…как Маркос по-мальчишечьи горячо рассказывает что-то живописной смуглой старухе в белом, а та треплет его по голове и хвалит.

…как сама Тина, стоит на коленях в воде и рыдает, а от ворот приближается к ней прыжками крупный лис.

– Похоже, я опять почти опоздал. Ну что же такое! – огорчённо воскликнули рядом.

И Тина очнулась от видений. Вскочила на ноги, едва в воду не повалившись снова, обернулась