Дисгардиум 12. Единство-2 - Данияр Саматович Сугралинов

Выбирая между неизвестностью пещеры и верной погибелью в пасти далезмы, я не раздумывая кинулся к спасительному провалу. Но опоздал.

Бывшие до того под землей конечности далезмы вырвались, преграждая путь, в тот самый момент, когда я пролетал мимо. Не успев затормозить, я влип в склизкую плоть и погрузился в нее с головой. В следующий миг стена щупалец и зубов обрушилась на меня.

С трудом вырвав голову из обжигающей студенистой массы, я начал рубить и кромсать ее Косами Жнеца, но они вязли в бугристой плоти, словно в смоле. Меня сдавило со всех сторон, раздирая кожу, ломая кости. Боль затопила сознание, грозя свести с ума. Вонь разлагающейся плоти и едкой слизи забивала ноздри, не давая вздохнуть.

Ударив чередой взрывов Возмездия, я ненадолго высвободился и рывком нырнул в спасительный мрак провала.

Однако, стоило залететь, как стены пещеры стремительно сузились. Тупик!

Мои ноги обожгло так, словно они окунулись в кипящее масло: далезма начала меня проглатывать. Давление внутри было таким, что я услышал хруст своих лопающихся костей. Защита Спящих и Устойчивость не дали мне умереть, и я впервые пожалел, что их нельзя отключить, потому что чем больше меня затягивало в желудок далезмы, тем больше хотелось закончить мучения. В отчаянной злобе я выдавал взрывы Возмездия бесконечной чередой, но защита и регенерация твари, похоже, намного превосходили мой урон, в том числе от Отражения.

Дальнейшее слилось в один бесконечный кошмар.

В кислотных недрах монстра время вернулось в привычный ритм, но лишь для того, чтоб я прочувствовал каждую бесконечную секунду агонии. Желудочные соки и концентрированные кислоты, по сравнению с которыми дождь Террастеры казался обычной водичкой, принялись за работу, слой за слоем разъедая плоть. Устойчивость не могла смягчить мучений.

Я потерял счет времени и ощущение реальности. Боль стала всем, что я знал, всем, что помнил. В редкие моменты просветления я думал, что это и есть настоящий ад — вечные муки без малейшей надежды на спасение. Разум метался загнанным зверем в клетке из агонии, отчаянно цепляясь за остатки самости. Иногда мне казалось, что я уже умер, и это посмертие, наказание за все грехи, но потом новая волна страданий накрывала с головой, и я понимал, что настоящая смерть была бы милосерднее. Я хотел кричать, но кислота растворила мои голосовые связки. Оставалось лишь безмолвно корчиться в чреве монстра, смиряясь с тем, что это и есть теперь моя вечность. Стало понятно, почему Бездна приказала Хинтерлисту сделать именно это, а не отправить меня в Чистилище.

От невыносимой боли я потерял сознание. Похоже, мой мозг просто не выдержал и отключился. В этом состоянии мне казалось, что временами накатывает облегчение, как будто в отчаянии спасти разум тело вырабатывало эндорфины, чтобы хоть как-то смягчить боль. В такие моменты я снова начинал ощущать себя, свои руки и ноги, но длилось это доли секунды, после чего снова все взрывалось болью, и я отключался.

Неизвестно, как долго я пробыл в желудке далезмы, то теряя сознание, то приходя в себя, но, когда очнулся в очередной раз, я все еще был жив. Жизни, наверное, оставалось меньше одного процента, вот только боль куда-то исчезла. Наверное, болеть было нечему, все тело растворилось в кислоте, остался только череп. Пережитое напомнило судьбу настоящей Тиссы, вызвав огромное сожаление и вину — если бы не я, ничего такого с ней бы не случилось…

Мысль промелькнула, и я попробовал зацепиться за нее, за память о погибших друзьях, но разум метался, цепляясь за остатки самоконтроля. Сквозь алую пелену страданий всплывали картины прошлого, лица соратников, обрывки надежд…

Когда череп растворился и кислота омыла мозг, я перестал думать и что-либо чувствовать. Мир накрыла темнота, я ждал воскрешения, но мое тело вдруг восстановилось, на мгновение я почувствовал себя прекрасно, как будто переродился, но в следующий миг ударила боль! Открыв глаза, осознал: я все там же, в желудке далезмы! «Наверное, сработал Откат», — подумал я и выругался, о чем сразу же пожалел. Рот наполнился концентрированной кислотой.

Я отключался и приходил в себя, проводя эти минуты в маниакальном стремлении поскорее подохнуть. Мой мозг казался одной воспаленной звенящей массой, перегруженной болью так, что я не мог ни о чем думать. В редкие мгновения просветления я с ужасом думал о том, что произойдет после следующей смерти. Сработает Вторая жизнь, и что тогда?

Ответ пришел, когда я умер, но тут же ожил, находясь все там же. Будь интерфейс рабочим, я бы получил возможность воскреснуть на точке привязки, на Кхаринзе, но без него система просто сделала то, что делала по умолчанию — оживила меня там же, где я откинул кони.

Так я умер в третий раз, в четвертый, в пятый и шестой. Уверен, что я сошел с ума, потому что в какой-то момент мне начало казаться, что я не в бета-мире на Террастере, в желудке далезмы, а дома, на диване, лежу смотрю в потолок и никак не могу подняться. «Скиф…» — позвала меня… Кто? Я не узнал голос. Мама? Тисса? Рита? Еще кто-то?

Вторая жизнь, которая обычно при частом срабатывании постепенно снижала шанс на воскрешение, будто тоже сошла с ума и продолжала воскрешать меня раз за разом. Я потерял счет смертям, понимая лишь, что опустился ниже сотого уровня. Сколько оставалось, чтобы окончательно погибнуть, меня волновало, но только потому, что бесконечные кошмар и боль были такими, что хотелось покоя. Пусть даже навсегда. Лучше даже навсегда…

Мгновения кратких передышек не приносили облегчения — лишь знание, что очередной кошмар не за горами. Снова и снова я познавал все оттенки предсмертной муки. Рассеченное, обожженное кислотой тело билось в конвульсиях. Раздавленные кости хрустели, пронзая плоть изнутри. Кислота проникала в кровь, вызывая жуткие галлюцинации и заставляя беззвучно выть от боли.

Я перестал осознавать, что происходит. Разум не выдерживал чудовищного давления, раскалываясь на части. Кто я? Зачем я здесь? Как сюда попал? Мысли путались, ускользали, оставляя после себя лишь звенящую пустоту и кровавый туман. Казалось, безумие и отчаяние навеки станут моими спутниками в этом извращенном подобии существования.

Глубоко внутри уже зрела горькая уверенность: это конец. Я