Камни Рун - Александр Якубович

наделить своей силой новорожденного. Но чем чаще это происходит, тем больше Пустота тоскует по своей второй половине, отпуская духа Истинной Магии все реже и реже. И тогда мы устраиваем для нее праздник и свадьбу, чтобы ей не было так одиноко, а в роду опять рождались способные стать винефиками. Семь дней выбранные юноши и девушки пьют и танцуют, поют, сражаются, восхваляют Пустоту. А на рассвете восьмого дня, когда границы реальности истончаются и дух обращает на нас свой взор, мы отправляемся за полог, чтобы предстать перед ней лично. А чтобы дух Магии знал, кого благодарить за развлечение для его любви, мы наполняем кубки кровью и…

— Достаточно, — прервала рассказ Виола. — Мы все поняли.

В этом архимаг была права. Все было ясно и понятно. Келандцы проводили древний обряд жертвоприношения, замешанный на магии крови, крови рода Има-Тан. И если Витати сидит пред нам и рассказывает об этом.

— Я должна была войти за границу последней, став Невестой Пустоты, ее спутницей, пока Дух Истинной Магии наделяет своими силами детей нашего рода. Должна была, но…

Витати уронила голову на грудь, и на секунду мне показалось, что в ее глазах блеснули слезы. Она не смогла принести себя в жертву, не смогла выполнить миссию, которую на нее возложил родной клан. Судя по сбивчивому рассказу винефика, это происходило в роду постоянно. Они отдавали молодых и сильных юношей и девушек, отдавали одного из винефиков, чтобы усилить свой род.

— Вздор! — воскликнул Осиор. — Магия — это не духи, магия — это законы природы! Мы не до конца их понимаем, мы еще много не знаем, но это просто дремучее…

— Твои записи, — перебила истигатора Витати, поднимая голову и зло глядя на мага. — Твои рисунки, печатник. На них было святилище. Не такое, как на моей родине, но очень похожее.

Осиор осекся, с удивлением уставился на Витати.

— Но это же значит… Это значит…

— Я видела его. Видела духа. Во время свадьбы он появился в недрах Пустоты, — продолжила винефик, — он звал меня, он звал всех нас. И такой же, или другой, звал Рея. Похожий на осколок, дух манит тебя, ты тянешься к нему, пытаешься прикоснуться — но лишь глубже и глубже проваливаешься во тьму. И когда я это поняла, я поняла и то, что Рей не вернется из-за полога, дух его не отпустит.

— Поэтому Винанс так удивился, когда увидел тебя, — вспомнил я. — Неужели роду никто не рассказал?

— Как туда попасть? — проигнорировав мои слова, спросил Осиор.

Сейчас глаза истигатора блестели странным, лихорадочным огнем. Трибунальный Истигатор был похож на гончую, что взяла след.

Витати мотнула головой.

— Когда дух Пустоты коснулся меня, я… испугалась. Это было холодное, обжигающее дыхание силы. И я попыталась вырваться, приложила для этого все свои силы, отчего все вокруг буквально разорвалось на части. Святилища больше нет, его завалило скалами.

— Так, хватит, — внезапно сказала Виола. — Рей, поспи, обещаю, без тебя мы ничего обсуждать не будем. Витати тоже нужно уложить. Ваше Высочество, вам следует выпить теплого чаю на успокаивающих травах, у вас бледный вид… Осиор?

Архимаг вопросительно подняла бровь, без слов указывая истигатору, что сейчас не время и не место вести допрос винефика.

Витати же выглядела абсолютно раздавленной, но при этом какой-то… освободившейся. Она сквозь годы несла этот свой позор — она не смогла выполнить предназначение, которое ей выпало по жребию. То, что дочь Великого Шаза вытянула короткую палочку, и из всех молодых винефиков именно ей выпало отправиться навстречу Пустоте... Я не был удивлен. Келанд — суровое место и, зная Витати, я уверен, что ее отец был почти горд тем, что его старшая дочь отправится навстречу духам.

Когда все уже выходили из комнаты, а Витати вели мимо моей кровати, я свесил руку и самыми кончиками пальцев коснулся руки келандки.

— Спасибо, — одними губами прошептал я, когда Витати бросила на меня взгляд.

Она ничего не ответила — только едва прикрыла глаза.

Дочь Степи, ей не пристало выражать эмоции и чувства, но я понимал, что Витати была рада, что сумела спасти меня. Ведь если она сбежала от Пустоты, пусть ей и было предназначено сгинуть, то я столкнулся с ней почти случайно.

Когда комната опустела, внутрь скользнула пара рабов, что быстро вытерли кровь с досок пола, поменяли мне постель и принесли воды в кувшине и кусочек пресной лепешки — господин Бальдур сказал, что есть мне сейчас много нельзя — после чего я остался один на один со своими думами.

И пусть меня клонило в сон, я поднял вверх руку и стал рассматривать темное кольцо на том месте, где раньше висели четки коновала Магнуса.

Я помнил, что произошло. Из вопросов Осиора к Витати я понял еще и то, что учитель ищет Камни Рун, один из которых я полгода носил на запястье, один из которых уничтожил Эдриас для того, чтобы захватить тело того неизвестного мага…

Чем больше я размышлял о том, в какой же непростой ситуации оказался, тем сильнее меня клонило в сон. Будто бы мое тело, что сейчас разрывалось от тревоги и страха рассказать учителю правду — а всей правды Осиор все еще не знал, откуда? — говорило мне: «поспи, и все пройдет».

Не в силах более сопротивляться этому желанию, я закрыл глаза и провалился в сон.

И впервые за долгие месяцы я видел не страшные образы и кошмары, не бесконечный колодец, в который я проваливаюсь вслед за мерцающим осколком. Мне снились голубые бездонные глаза, в которых плескалась радость от моего пробуждения и надежда, что все будет хорошо. Мне снились глаза принцессы Отавии.

Глава 17. Гнетущая реальность

Сложнее всего было мириться с тем, что теперь у меня крепко подорвано здоровье. Исход Эдриаса вырвал из меня солидную часть, лишив магических и физических сил. Осталась только воля и тупое стремление вернуться к жизни.

Я не позволял себе унывать, впадать в ступор или уныние — хотя едва я оставался наедине с собственными мыслями, стоило мне оказаться в пустой комнате или просто, остановиться посреди улицы и задуматься о том, где я оказался, на мои плечи наваливалась вся тяжесть мира, а грудь и горло сжимало стальными тисками.

Первое время я отлеживался в своей постели, понемногу начинал есть нормальную