В тени короля - Ольга Ясницкая

Бернард негодующе закряхтел, лекарка же задумчиво приложила палец к губам и, постояв так недолго, кивнула:

— Любопытно… А сколько тебе лет?

— Двадцать или около того.

— Около того? Ты что, возраста своего не знаешь?

— Точно никто из нас не знает.

— Четыре года, получается… Это действительно многое объясняет.

— Что именно? — спросил Бернард, усаживаясь на стул.

— Абстинентный синдром у него. Я поначалу на воспаление списывала. Впрочем, так оно и было, но антибиотик всё же сработал. Помнишь, жар почти спал, а через день начались судороги?

— Ну?

— Я потому и решила, что не жилец наш скорпион, а он всё никак подыхать не собирался. Рана-то заживала хорошо, даже быстрее, чем я ожидала, но вот жар и судороги с толку сбивали, а оно вон как, оказывается, — Ада указала на принесённую ею склянку. — Вот, а то закончилось… Это жаропонижающее, не криви морду! Одну прими сейчас, вторую на случай, если температура не спадёт. Проконтролируй его, Берн.

— Сделаю.

— И как долго это будет длиться? — поторопился спросить Харо, пока лекарка не ушла.

— А это, скорпион, одним богам известно.

— Дерьмо!

— Радуйся, что жив остался. Если бы не Бернард, гнить в степи твоим обглоданным костям. И ещё, — уже у порога она повернулась к задумавшемуся о чём-то старику. — Покорми его, только бульоном, ничего тяжёлого не давай, как бы ни просил. А ночью выведи прогуляться, ему нужно двигаться побольше, быстрее на ноги встанет. Завтра зайду, проверю.

После её ухода Бернард какое-то время молчал, уткнувшись взглядом куда-то в пол, потом поднял голову и внимательно посмотрел на Харо:

— Ты ведь беглый, да?

— С чего ты взял?

— В кандалах, без хозяина, а раз уж тебя никто не разыскивает, значит, в мертвецы списали. Кто ж в своём уме станет без причины убивать ходячий мешок золота?

Харо с неохотой кивнул, так и не найдя, что возразить. Старик понимающе крякнул, потирая подбородок:

— Дела-а! Это тебя во время побега пырнули?

— Нет.

— А кто ж тогда? Ты не подумай, я не вынюхиваю, но предпочитаю знать, с чем имею дело и от кого придётся отбиваться, если вдруг гости нагрянут.

В смысле отбиваться?.. Всё-таки странные существа эти свободные! Одни ненавидят тебя просто за твоё существование, другие готовы вступиться, не задумываясь о последствиях.

— Если бы меня искали, давно бы сюда наведались, так что можешь спать спокойно, старик.

Бернард бодро хлопнул себя по коленям:

— Ну что ж, тогда принесу тебе поесть.

— Не калека, сам справлюсь. Веди.

— Ну раз так, тогда двигай за мной, скорпион. Вместе пообедаем.

Харо с трудом сполз с койки. Ноги не слушались, дрожали, как у немощного, бок тянуло, каждое неосторожное движение отдавалось тупой болью, хотя от раны осталась только широкая красная полоса с мелкими точками с двух сторон — от иглы, зашивали.

Бернард что-то нашарил в том самом коренастом шкафу-недоростке и бросил Харо:

— Держи вот. Отстирал и заштопал.

Натянуть портки оказалось настоящим приключением: пошатываясь и путаясь в штанинах, Харо то и дело терял равновесие, едва удерживаясь на ногах. Но сдаваться он не собирался — после синего дыма и не так штормило — и уже вскоре непослушными пальцами он продевал последний крючок-застёжку в железную петлю. Старик крутился рядом, готовый подстраховать в случае поражения в битве с портками, но убедившись, что всё вполне благополучно закончилось, удовлетворённо хмыкнул и приказал следовать за ним.

Плёлся Харо со скоростью улитки, но до кухни добрался без происшествий. Кухней хозяин дома назвал комнатушку со столом и чугунной тумбой у стены, от которой к потолку тянулась толстая чёрная труба. Внутри тумбы тлели угли, сверху дымился котелок, и от посудины этой исходил такой аромат, что в животе заурчало. Старик загремел чем-то в подвесном шкафу, извлёк оттуда две плошки и наполнил их до краёв аппетитным варевом. Одну, со сплошной жижей, он подвинул к Харо, себе пригрёб с огромным куском мяса. Вот жлобина! После трёхнедельной голодовки Харо готов был съесть целого барана со всеми потрохами… Да хоть гиену! А ему тут жижу подсовывают.

Поймав на себе его недовольный взгляд, Бернард махнул сухощавой рукой и выловил из котелка небольшой кусок мяса:

— На вот, но больше не дам — нельзя, а то загнёшься. Пусть желудок привыкнет маленько. Потерпи денёк-другой, потом накормлю по-человечески.

Ели они в молчании. Харо украдкой поглядывал в окно, но кроме деревьев да кустов, между которыми проглядывала хлипкая изгородь из жердей, ничего интересного не нашлось. Поля, окраина леса вдалеке, а может, и вовсе рощица — обзор не ахти какой, но ни других домов, ни людей он не обнаружил. Сбежать отсюда проще некуда, хотя его, вроде, и так никто не удерживал, но как знать, что там на уме старика. Наставления Седого он хорошо помнил: каким бы добрым свободный ни казался, расслабляться нельзя, а то всадят по самое не балуй.

Когда надоело пялиться в окно, Харо принялся разглядывать соседнюю комнатушку. В углу стоял деревянный ящик с каким-то хламом, огромный сундук громоздился у самого окна, на крышке лежали лук без тетивы и колчан со стрелами. На полу в куче валялись топор с замусоленной до блеска рукояткой, пила и прочие инструменты, предназначение которых для Харо оставалось загадкой. Свободные любят копить вещи, чего только стоила конура Седого — глаза разбегались.

— Ты один живёшь? — любопытство всё же взяло верх. Неизвестно ещё, когда выпадет возможность разузнать о быте свободных.

— Как видишь, — бросил Бернард, расправляясь с остатками мяса.

— Разве у тебя не должно быть семьи?

Старик хмыкнул в ус:

— Прям должно?

— Я думал, у каждого свободного есть семья.

Бернард вернул недоеденный кусок в плошку и отодвинул её от себя:

— Семья, сынок, дар, а не данность. Не к каждому Боги щедры, и даже если повезло, дар этот ещё сохранить нужно. Я вот не сохранил… Не сумел.

— Расскажи. У тебя была женщина? Дети?

— Когда-то были жена и дочь. И даже внучка! Малышка Джоди… — тяжело вздохнув, старик упёрся локтями в столешницу. — Жена померла давно, остались мы с дочкой, а потом родилась Джоди. Отец у неё непутёвый был, признавать своё чадо не хотел. Я-то ему хорошенько зад надрал, в нашей деревне он больше не появлялся, да вот дочка долго не прожила, захворала сильно. Ада крепко за её жизнь боролась, но тщетно. Вот мы и остались вдвоём: я и моя внученька.

— И где она сейчас?

— Нет её больше. Я б и сам давно к своим девочкам отправился, но не помру, пока не