Код Заражения - Игорь Подус

шагов и дверь распахнулась, впустив в комнату вихрь энергии. Мать. Невысокая, стройная, с лучистыми, как сапфиры, глазами. Подлетела, одарила мимолетным поцелуем в щеку и затараторила, словно заведенная:

– Так, герой, уже проснулся! Завтрак на столе. Живо чистить зубы, бриться, умываться! Жду на кухне, и чтоб через пять минут как штык! Мне скоро бежать, а нам еще поговорить нужно, серьезно!

– Мам, куда бежать? У тебя же вроде сегодня выходной?

– Я тоже думала, что побуду дома, но ироды срочно в лабораторию вызвали. У вирусологов там опять какой-то аврал. Придется весь законный выходной на пробирки с ретортами угробить.

Вывалив эту новость, мать так же стремительно испарилась, оставив за собой шлейф знакомого парфюма. А через секунду послышался стук в соседнюю дверь:

– Аленка! Подъем, соня! В институт опоздаешь!

– Дом, милый дом, – пробурчал я, натягивая джинсы.

Десять минут спустя я уже сидел на кухне, вдыхая аромат крепкого кофе и уплетая яичницу с сосисками. Мать сидела напротив и смотрела на меня взглядом, полным любви и тревоги, взглядом, который мог принадлежать только ей.

На стене, будто приговор, висел небольшой телевизор, изрыгающий потоки новостей. Диктор вещал об успехах нашего здравоохранения и лишь мимоходом упомянул о количестве инфицированных, продолжающих заполнять больничные палаты. Потом объявил про возобновление авиасообщения между странами и не забыл отрапортовать о долгожданном повышение цен на нефть.

Дождавшись, пока моя тарелка опустеет, мать нарушила молчание:

– Сынок, я уже отвыкла от того, что в доме мужчина… – Она тяжело вздохнула, положила на стол связку ключей и нервно сцепила пальцы. – Это старые ключи отца. А вот эти два – от подмосковного дома дяди Бори, на всякий случай путь будут. Иногда я там ночую… – внезапно мать осеклась, и ее щеки тронул легкий румянец.

Я давно уже догадывался об их отношениях с младшим братом отца и не осуждал. После смерти отца прошло восемь лет. Дядя Боря, конечно, фанатичный ученый со своими причудами, но человек хороший и для родни готов на все.

– Мам, я все понимаю, – спокойно сказал я, не желая ее смущать. – И я по вам всем соскучился. Да и вообще, каким же я был идиотом, что так легко убежал от вас! Ты меня вырастила, а я этого совсем не ценил.

Мать не выдержала, вскочила и крепко обняла, и в этот момент на кухню ворвалась младшая сестра – Аленка.

– О! Вы что, вчера не наобнимались? Что у нас сегодня в программе? «Возвращение блудного попугая», часть вторая?

Мать встрепенулась:

– Брат вчера вернулся из госпиталя, должна радоваться!

– Ага, конечно! Сейчас утру слезу умиления и начну… – проворчала сестра с ехидством в голосе. – Радости прямо полные штаны! Я, между прочим, уже привыкла к тому, что в этом доме у меня две комнаты: одна для ночевки, а другая – склад для моего гардероба и хранения всякого барахла! – Аленка возмущенно фыркнула. – А теперь вернулся мой милый братик с очередной спецоперации – и все! Нет у меня больше ни склада, ни гардероба! Кстати, я имею полное право потребовать компенсацию за доставленные мне неудобства!

Высказав свою претензию, сестра ухватила с тарелки сосиску и смачно откусила от нее половину. Затем плюхнулась на стул и нагло на меня уставилась.

– Придержи коней, сестренка! С компенсацией все понятно, требование вполне законно, – парировал я.

Аленка с энтузиазмом закивала, соглашаясь.

– Но и я, в свою очередь, вынужден потребовать арендную плату за шесть лет использования помещения.

Услышав ответную претензию, сестричка возмущенно фыркнула, открыв рот от негодования:

– Ах ты жмот! Да я тебя по судам затаскаю! Зря тебя выпустили из госпиталя! Мам, кажется, у твоего старшенького после ранений крыша начала подтекать!

Не знаю, сколько бы это продолжалось, но тут в нашу перебранку вмешалась мать:

– Так, спорщики! Давайте жить дружно, а то я с вами быстро с ума сойду! – она посмотрела на дочь: – Алена, начнем с тебя! Почему ты до сих пор в пижаме? Ты же сама говорила, что как только с института снимут карантин, ты начнешь усиленно грызть гранит науки!

– Не, мам, грызть гранит сегодня не получится. Первые пары отменили. Химик наш еще в больнице лежит. Да и вообще, погода стоит какая-то нелетная! Так что я сегодня гуляю!

Вскочив со стула, сестра цапнула еще одну сосиску и пулей вылетела из кухни. Из коридора донеслось:

– Вернусь поздно!

– Ну что мне с ней делать? Четвертый курс медицинского, а ведет себя, как сопливая школьница! – Мать озабоченно вздохнула.

Да уж… что выросло, то выросло. Когда я уходил в армию, сестра была двенадцатилетней непоседой и круглой отличницей. Учеба давалась ей слишком легко, поэтому в пятнадцать она экстерном закончила школу и, на удивление всем, захотела в медицинский, куда с помощью своих знаний и небольшой протекции дяди Бори благополучно поступила, заняв одно из немногих бюджетных мест. Насколько я знал, сестра была компанейской, быстро сходилась с людьми, легко заводила друзей и увлекалась, как говорила мать, «всякой хренью».

– Мам, а чем она у нас в свободное от учебы время занимается? – поинтересовался я.

– Да чем только не занимается! Бросает ее из стороны в сторону. То панк-роком, то граффити, то восточной философией и буддизмом, а то и вовсе всякой мистикой.

– А что сейчас у нее на уме?

– Политика, либеральные идеи и всеобщая демократия. Но на все мои попытки поговорить на эти темы, она переводит разговор. Говорит, что я рождена в совке и все равно ничего не понимаю. Ай, да ладно… – мать хлопнула ладонью по столу. – Ничего страшного, всех ребят из ее тусовки я знаю. Вроде все адекватные. К тому же ей только восемнадцать исполнилось. В таком возрасте увлечения бывают и похуже.

Хотя мать говорила спокойным тоном, я уловил тревогу в ее голосе.

– Ладно мам, ты сильно не волнуйся, теперь я рядом и за сестренкой присмотрю.

Мать убрала посуду в раковину и снова уселась напротив:

– Максим, теперь нам с тобой надо серьезно поговорить. Тебя долго не было, и если бы ты не присылал каждый месяц деньги, то я бы наверняка не смогла свести концы с концами.

В этот момент я почувствовал, как ей неудобен этот разговор.

– Алена учится хоть и на бюджетном, но ты же знаешь, что наше государство ничего по-настоящему