Леса хватит на всех - Борис Борисович Батыршин

крепко повезло: не успело пройти и четверти часа с момента, когда его, до смерти перепуганного, ожидающего немедленной, мучительной погибели, с запястьями и лодыжками, натёртыми тюремными «браслетами», втолкнули через приоткрывшуюся бронированную дверь на мосту Куинсборо, где располагался один из «тюремных» КПП, встретили трое парней из «Гаучос». Согласно заведённому ритуалу, новичка сперва полагалось «прописать» - то есть, избить и ограбить до нитки. После чего принималось решение о его дальнейшей судьбе: если банде в данный момент не требовались рабы, несчастного просто прогоняли прочь – иди, куда глаза глядят, пока не напорешься на плотоядный цветок-росянку или ещё какую-нибудь растительную или ползучую пакость, которой в Ист-Ривер пруд пруди. В самом же скверном случае, добычу продадут за десяток патронов или горсть галлюциногенного порошка неграм-вудуистам из конкурирующей банды, и что с ней будет дальше – не хочется даже и думать. За какое бы преступление несчастный не угодил на Манхэттен – подобной участи он точно не заслужил.

Если же банда в настоящий момент испытывает недостаток в дармовой рабочей силе, то сценарий будет иной: новичку скрутят руки и отволокут на нижние этажи штаб-квартиры, где размещались рабы-невольники, используемые для разных нужд. Вернее же всего, бедняга в первые же дни подохнет от ЭлА, либо, если у него обнаружится иммунитет к этому недугу. А дальше как карта ляжет: раба могут забит до смерти за пустяковую провинность, он может напороться во время наружных работ вне штаб-квартиры на чьё-нибудь ядовитое жало или жвалы, или будет брошен со сломанной ногой во время одной из вылазок (кому придёт в голову возиться с покалеченным рабом, утратившим товарную ценность?). Раба могут смеха ради или на спор скормить гигантским паукам-волкам, гнёзда которых во множестве рассеяны по подвалам разрушенных домов вдоль Второй Авеню. Что до тех, кто помоложе и способен, подобно Пако, похвастать привлекательной мордашкой и крепкой задницей, то их участь всегда одна и та же: с женским контингентом дела на Манхэттене обстоят неважно, в соотношении примерно один к пяти, а вот тюремные нравы, включая и содомию, процветают во всех мыслимых формах…

К счастью, старший из вandidos, прежде, чем сбить Пако с ног ударом дубинки, поинтересовался, откуда тот родом. Выручила латиноамериканская внешность – ни негру, ни азиату, ни, тем более, белому, такая любезность не была бы оказана. Юноша торопливо ответил, что само он из Аргентины, в Штаты перебрался вместе с родителями, десять лет назад. Узнав, что пленник – их земляк, громилы отказались от своих намерений – наоборот, изобразили на физиономиях приветливые улыбки, вернули отобранный мешок с нехитрым тюремным скарбом и вежливо препроводили Пако в штаб-квартиру - где тот и предстал перед одним из помощников вожака банды, отвечавшим за «кадровый резерв». Последовал новый допрос, во время которого выяснилось, что к Манхэттену новичка приговорили после разгрома небольшой уличной банды во Флориде, к которой имел неосторожность примкнуть по молодости лет. В подобном приговоре не было ничего необычного: в последнее время суды по всей территории Штатов предпочитали приговаривать к Манхэттену даже за сравнительно пустяковые провинности. Сроки ссылки при этом особого значения не имели – неважно, к трём годам тебя присудили, или к пяти пожизненным срокам, отсюда тебе уже не выбраться. Даже если ухитришься дотянуть до «звонка» - девяносто девять шансов из ста, что к тому времени у тебя разовьётся Зов Леса – и при любой, даже законной, попытке выбраться из Манхэттена, тебя ждут мучительные головные боли, приступы депрессии, приканчивающие человека в считанные дни. Если совсем уж повезёт – сможешь с грехом пополам существовать, не удаляясь от своей прежней тюрьмы дальше, чем на десяток миль, а все деньги, которые при этом сумеешь раздобыть, придётся тратить на порошки и снадобья, изготовленные опять же, на Манхэттене и настрого запрещённые за его пределами. И тогда судьба твоя будет совсем уж незавидной: либо покончишь с собой во время особенно глубокого приступа Зова Леса, либо попадёшься с контрабандными снадобьями и пройдёшь через дверь КПП моста Куинсборо - на этот раз уже с пожизненным приговором. Так стоит ли, скажите на милость, питать иллюзии и надеяться на возвращение во внешний мир, или лучше смириться и строить жизнь заново, уже здесь?

Если, конечно, это можно назвать жизнью.

- Ну что, хомбре, всё сделали?

Хефе, невысокий, смуглый, очень плотный мужчина в блестящей шёлковой рубашке и с руками, сплошь покрытыми вязью татуировок, сидел, развалившись в большом плюшевом кресле. Ноги в высоких сапогах, украшенных бутафорскими серебряными шпорами, он взгромоздил на низкий журнальный столик, явно подражая героям гангстерских сериалов бразильского или аргентинского производства – Пако очень любил их смотреть в детстве, до отъезда в Северную Америку. Из этих же сериалов был и длинноствольный бразильский револьвер «Таурус» в чёрной, кожаной, украшенной серебряными заклёпками и пряжками портупее, небрежно брошенный на столик рядом с бутылкой «Джек Дэниэльса».

Истинный че[6], хоть в кино снимай! У Пако аж в носу защипало от удовольствия.

- Всё, хефе. исполнили, как и было велено!

Отвечал на правах старшего Хорхе; Пако же почтительно молчал, стоя за спиной напарника. Не заслужил он ещё права говориить в присутствии такого важного человека. Вот если бы хефе сам к нему обратился – тогда дело другое, тогда можно и раскрыть рот. Разумеется, тщательно взвешивая каждое слово - если не хочешь отправиться вниз, на рабские этажи. Хефе известен среди «Гаучос» склонностью к радикальным решениям.

- Весь груз пустили? – мужчина оторвал взгляд от стакана с бурбоном и поглядел на Хорхе – в упор, пронзительно, так, что Пако испытал желание выскочить за дверь. – А сигнала дождался, ничего не напутал, бабосо[7]?

- Как можно, хефе! – Хорхе торопливо замотал головой, аж шейные позвонки захрустели. – Все четыре баллона. Катер с гринго болтался непдалёку – они, как и было условлено, трижды махнули нам зелёной тряпкой, и я только тогда пустил контейнеры по течению. Я приказы помню!

В четырёх жестяных, запаянных и густо обмазанных смолой цилиндрических контейнерах содержалось около ста фунтов наркоты и медицинских снадобий, изготовленных умельцами здесь, на Манхэттене из здешнего сырья. Во внешнем мире этот товар ценился чрезвычайно высоко и, конечно, находилось немало желающих поспособствовать его переправке – в том числе и среди тех, кому по долгу службы полагалось это пресекать.

- Продажные куло, ихо дэ миль путас[8]… - проворчал хефе. – Гринго – они все такие, запомните это накрепко, парни. Если предложить хороший навар – они мать родную продадут и не задумаются…

О том, что сам он поступил бы точно так же, разумеется упомянуто не