Леса хватит на всех - Борис Борисович Батыршин

внутри не было ничего, кроме зеленоватого мрака, в котором нет-нет, да проскакивали золотистые и изумрудные искорки.

- Укладывайся. – Гоша показал на колоду. – Та ты не бойся, Хранитель, ничего дурного с тобой не случится. Даже больно не будет.

Виктор хотел ответить, что боли он не боится, но смолчал – подобное хвастовство вдруг показалось ему неуместным мальчишеством. Вместо этого он улёгся на ложе и поворочался, устраиваясь. Было мягко – словно на настоящей деревенской перине. Когда-то, в детстве, ему приходилось спать на такой.

- Руку вытяни… - скомандовал Гоша. Виктор послушно отставил культю в сторону. К его удивлению, под слоем мха в краю колоды оказалось углубление, в котором рука и угнездилась.

- Удобно осведомился лешак. – Спецом для тебя растили, по мерке. Цени!

«..Растили?...» Виктор едва удержался от вопроса - колода выглядела так, словно была вытесана из цельного бревна.

«Впрочем, какая разница…»

- Он ценит. – сказала Ева. - Мы оба ценим, спасибо тебе, Гоша.

- Благодарить потом будете. – ворчливо отозвался лешак. А сейчас – лучше отвернись. Когда ростки из дуба в руку врастать начнут - зрелище такое будет… словом, не всякий выдержит. Ещё запаникуешь, вырываться начнёшь – а оно нам надо?

- Не начну. – буркнул Виктор. – Что в меня, мало трубок всяких медицинских вживляли? Тем более, сам говорил, что больно не будет.

- Ну, воля твоя. – сговорчиво кивнул Гоша. - Готов, что ли? Тогда начнём, помолясь.

Удержаться Виктор не смог.

- Интересно, кому это вы, лешаки, молитесь?

- Отче-Дереву, кому ж ещё? – Гоша со скрипом вздёрнул брови, похожие на густые полоски мха, выросшие на выступах коры. – Но ты молись, кому хочешь, это роли не играет.

- Помолюсь. – кивнул Виктор. – А вы начинайте уже. Терпеть ненавижу ждать на носилках в операционной…

- Экий ты быстрый…. – проскрипел лешак – будто это не он только что торопил Виктора. – Вот, выпей-ка сперва… Только голову не поднимай…

Давай я ему подам! – встрепенулась Ева. Лешак без слов отдал ей деревянную, всю в тёмных прожилках, чашу.

Гладкий, пахнущий можжевельником край сосуда, ткнулся Виктору в губы. Он сделал глоток – по пищеводу полилось что-то тёплое, пузырящееся, словно шампанское, наполняющее тело блаженной лёгкостью.

- Во-о-от… - довольно проскрипел Гоша. Теперь вдохни и выдохни раза три, глубоко, как только сможешь.

Виктор послушно втянул в себя воздух, задержал дыхание и выдохнул. В глубине трещины, от которой он не мог оторвать взгляд, что-то зашевелилось, заклубилось, и на свет появились ярко-зелёные, словно майская листва, ростки. Именно ростки – с почками, крошечными проклюнувшимися листиками - а не бледные, полупрозрачные нити грибницы, оплетавшие тела жертв Порченого в том страшном подвале. Пока Виктор переваривал эту жутковатую аналогию, ростки дотронулись до кожи – и в от мест прикосновений по культе и дальше, по плечу, по телу распространялось расслабляющее тепло. Слух его заполнил низкий хор лешачиных голосов - Гоша и его соплеменники завели какую-то мантру, состоящую из повторяющихся скрипучих и гулких звуков. По зубам снова застучал край можжевеловой чаши.

- Глотни ещё, болезный! Заснёшь, а во сне всё и сделается, ты и не почувствуешь. Проснёшься – рука уже будет на месте. древесная, ясное дело, как у лешака. Захочешь скрыть - перчатку носить придётся.

Ева поспешно ответила, что это не беда, и они обо всём знают, но Виктор уже не слушал. Перчатка - не перчатка, какая разница... Он глотнул, свежая волна лесной весенней свежести снова прокатилась по телу - и это было последнее осознанное ощущение перед тем, как разум провалился в золотисто-изумрудный туман, в звенящее, искристое небытие.

Ева с усилием заставила себя отвести глаза от мужа. Тот спал на своей колоде-ложе глубоким сном – грудь мерно вздымалась, крылья носа подрагивали в такт дыханию. Руку, освобождённую от рубашки, до самого плеча, покрывала путаница шевелящихся ярко-зелёных ростков – они змеились из трещины в коре дуба, оплетали культю, ныряли в моховую подушку, на которой устроился пациент, чтобы врасти в тело где-то в районе рёбер. Два отростка, сплошь усаженные крошечными, дубовыми листиками, проникли прямо в ноздри - точь-в-точь, трубки кислородного прибора из больничной реанимации. Ещё два, потолще, покрытые полупрозрачными пузырящимися наростами, уходили в рот, у самых уголков губ.

- Он теперь спать, пока лечение не закончится. Сообщил Гоша. – Дней пять, не меньше.

- Что же, он так и будет лежать без движения? - забеспокоилась Ева. - Надо же его поворачивать, протирать, чтобы пролежни не возникли.

- Какие ещё пролежни? – недоумённо проскрипел лешак. – Небось не ваша, людская медицина – моховое ложе всё сделает, кожа будет ровная, чистая, как у младенца. Так что можешь идти, если есть какие дела. Тут тебе всё равно делать нечего. Ложе не только о пролежнях позаботится, оно и кормить-поить его будет… ну и всё прочее.

Ева с сомнением оглядела недвижное тело мужа, оплетённое «лечебными» ростками.

- Точно?

- Точнее не бывает.

Тогда, если можешь – выведи меня той же тропой, к станции «Соколиная гора». Хочу осмотреться в Чёрных кварталах, хотя бы по самому краю – когда ещё такой случай выпадет?

Лешак покачал головой – жест этот сопровождался громким скрипом.

- А стоит ли, тем более, в одиночку? Место нехорошее, нелюдское. Многие туда лезли, да немногие выбрались наружу.

Значит, всё-таки кто-то выбирался.

- Ну… случается, особенно в последнее время. – ответил лешак, и Ева заметила, что говорит он крайне неохотно. – Появляются целыми группами – в длинных, до пят, плащах, лица такие… серые, словно жиром намазаны. Глаза выпученные, носы длинные, вытянутые, острые. На крыс похожи.

- И было много таких… визитёров?

- Ну, мы специально не считали… - Гоша поскрёб жёсткой деревянной ладонью подбородок так, что в стороны полетели клочки мха. – Но дюжина или около того за месяц точно.

- О как!.. – Ева выпрямилась. – Дюжина, значит… и что же, обратно они не выходили?

- Почему не выходили? – удивился лешак. Выходили. И не одни, в сопросождении других, тоже в плащах. У этих лиц не видели.

- Погоди… – опешила Ева. - Ты хочешь сказать, что эти, с крысиными лицами, не только выходили из Чёрных кварталов невридимыми, но ещё и выводили оттуда кого-то?

- Точно. – Гоша кивнул. - Их на Соколиной дрезина ждала, всегда одна и та же, с прицепным вагончиком, на неё и грузились.

А кто были те, другие – не знаете?

Гоша виновато развёл руками.

- Сам-то я их не видел ни разу. Но наши, которые рядом случались, говорили – тянуло от них… нехорошо так. Будто при Прорывах. Ну, ты понимаешь…

Ева с досадой выругалась.