Очень странные миры - Евгений Иванович Филенко

Упасть, предъявить тектонам свою слабость было недопустимо. Такую потерю лица он никогда себе не простил бы. И речь была даже не о нем. Речь шла обо всем человечестве, типичным представителем, и не Консулом, как называли его близкие и дальние, а полномочным послом которого он вдруг оказался.

«Не слишком ли самонадеянно?» – промелькнула дальней тенью трезвая мыслишка.

«Не слишком, – ответил он сам себе. – Перед тектонами – только так и не иначе».

– Это высокая честь для меня, – сказал он вслух, обливаясь холодным потом. – И для всего человечества, которое я здесь представляю.

– Ты здесь один, брат, – сообщив своему голосу как можно больше мягкости, возразил тектон Горный Гребень. – Только ты и мы четверо.

– И все тектоны Галактики, – ворчливо поправил Идеальный Смерч.

– Те, кто хочет быть с нами в этот час, – уточнил Колючий Снег Пустых Вершин.

– Если он желает говорить от имени человечества, пусть говорит, – сказал Ночной Ветер. – А человечество сможет его впоследствии поправить. Если пожелает. – Выдержав многозначительную паузу, он добавил: – И если узнает.

– До недавнего времени, – продолжал Кратов, придав себе максимально свободную позу, на какую было согласно тело, – я точно знал… я был решительно уверен, как мне обращаться к тектонам. Но то, что случилось со мной, в связи со мной и вокруг меня…

– Прости, – сказал Горный Гребень.

– Прости, – эхом откликнулся Идеальный Смерч.

– Прости, – проронил Колючий Снег Пустых Вершин.

В наступившей за этим тишине головы троих тектонов выжидательно обратились к четвертому.

– Ни в чем не вижу своей вины, – досадливо промолвил Ночной Ветер. – Но если это необходимо… Прости.

– Ты вернешься в круг? – спросил Горный Гребень.

– Нет, – в замешательстве пробормотал Кратов, потрясенный случившимся.

«Когда еще доведется увидеть, как извиняются тектоны?» – помнится, говорил Ветковский.

Вот и довелось.

Он торчал дурацким истуканом в самом странном месте, в каком только довелось побывать, в компании четырех тектонов, один из которых мог быть старше, чем история человечества. И, черт возьми, он был зол. Ужасно зол. Зол на себя и на свою человеческую слабость. На обстоятельства, изменить которые был не в силах. На непредвиденные задержки в пути, которых не ожидал и даже не думал, что их будет так запредельно много и в таком нерадостном разнообразии. На тектонов, которые поломали ему прямой, как траектория полета стрелы, жизненный график своим нелепым, так до конца и не осознанным наказом сидеть дома, вспоминать и ни в коем случае не высовывать носа в Галактику. На то, что стоило ему все же нарушить наказ и сунуть нос чуть дальше, чем следовало, как на него обрушились тридцать три несчастья и все невзгоды мира. И пускай бы только на него, но и на тех, кто оказался рядом, в попутчиках или просто на расстоянии протянутой руки, что само по себе уже было нечестно. И на то, что тектоны сейчас таращатся на него теми штуковинами, что у них вместо глаз, и просят прощения. Из чего сам собой проистекает логический вывод, что без их могущественного участия в этих передрягах не обошлось. Ну, такой вывод напрашивался с самого начала, как секрет Полишинеля. Только вот страшно не хотелось верить в эту извращенную логику. Не хотелось сложить два и два, а в результате получить ожидаемые четыре, при том что всей душой расчет был на пять. Потому что давала опасную трещину и угрожала рухнуть привычная картина мира. В которой мудрые, несколько отстраненные, но все же безукоризненно справедливые, добродетельные и высоконравственные… тут сгодятся любые возвышенные эпитеты в самых превосходных степенях… тектоны вершат судьбы величайшего содружества разумных существ… да и не только существ, если принять во внимание специфическую природу тех же плазмоидов… и каждодневно, ежечасно воздвигают по кирпичику устремленное ввысь ослепительное здание Галактического Братства, и так из века в век, из эпохи в эпоху. И вот они сидят, лупают глазенками и просят прощения, как проказники, схваченные за грязные ручонки после неудачной каверзы.

Но ведь он еще не знает ничего наверняка. Это он сам себе выстроил все гипотезы, в том числе и самые скверные. Они затем и собрались, чтобы все объяснить. У них все еще остается шанс.

Небольшой и, во что не хотелось бы верить, последний.

Как и у его картины мира.

– Нет, – повторил Кратов уже увереннее. – Боюсь, эта ноша не по мне.

– Напрасно, – сказал Идеальный Смерч. – Это упростило бы информационный обмен и сократило время. Мы и без того неторопливы и словообильны. Нет ничего дороже времени. Даже для тектонов, которые, как многим кажется, никуда не спешат.

– Ты принял извинения Совета тектонов, брат? – осведомился Колючий Снег Пустых Вершин.

– Надеюсь, они были… – Кратов едва сдержался, чтобы не сказать «от чистого сердца», но вовремя сообразил, что не уверен, будет ли понятна эта метафора существам, у которых может быть несколько сердец, а то и вовсе ни одного в традиционном понимании, – искренними.

– В Галактическом Братстве не принято лгать, – напомнил Идеальный Смерч.

– Надеюсь, – снова сказал Кратов. – Значит ли это… если, конечно, у меня есть право задавать здесь вопросы… что я получу точные ответы?

– У тебя есть все права, – произнес Горный Гребень.

– Точные ответы на точные вопросы, – подчеркнул Ночной Ветер.

– Я больше не стану сидеть взаперти, – пообещал Кратов.

– Мы заметили, – сказал Горный Гребень не без иронии.

– Коль скоро ты развернул такую бурную деятельность, – сказал Идеальный Смерч, – то, верно, пребываешь в убеждении, будто многое понял в цепи событий, в какую был невольно вовлечен.

– Ни черта я не понял, – проронил Кратов. – То есть мне казалось, что понимание вот-вот придет, но чем дольше я обо всем размышлял… спасибо годам затворничества… тем сильнее запутывался. Выстроенная логика рушилась, а решения задач ускользали, как ящерицы на лугу.

– Оставляя лишь хвосты в качестве отвлекающих целей, – задумчиво промолвил Ночной Ветер. – Эту земную реалию я тоже знаю, – прибавил он, словно отвечая на чью-то реплику из некой застарелой полемики.

– Но я не могу больше ждать, – сказал Кратов с отчаянием. Как ни стыдно это было сознавать, ни обида, ни накопившаяся злость не мешали ему робеть в присутствии живой легенды. – Мы, люди, эфемерны. Я не могу себе позволить унести с собой частицу тайны, как навигатор Пазур…

– Что