Блудные братья - Евгений Иванович Филенко

эта земля, с ее лесами и водами, с ее флорой и фауной, стала полигоном для испытаний химического и биологического оружия. Она серьезно заболела, и вряд ли уже до конца излечилась. Мы помогаем ей как умеем. И… беззастенчиво используем ее временные слабости. – Тонг опустил узкую, морщинистую ладонь на огромный кратовский кулак. – Это Ферма. Здесь разводят животных. Вернее, создают животных. И создают ученых. Которые очень скоро начнут приносить пользу и Земле, и звездам; которые, к примеру, совладают с кванном. Ничего плохого нет, что они играют в странные и непонятные нам, взрослым, игры. В бубосов, минотавров и единорогов… Живой организм – это тот же набор кубиков, та же мозаика. Но мозаика не дышит, не ходит за вами следом, не ластится, тычась теплой мордой в ладонь… Мы не мешаем. Но мы всегда рядом.

– Это не только странные игры, – заметил Кратов. – Но и опасные.

– Далась вам эта «Горгона Икс Пять»!

– Речь не о ней. – Кратов достал из кармана куртки кристаллик в простой «книжной» оправке. – Это «Остров доктора Моро». Читали?

– Разумеется. И не вижу аналогий.

– Может быть, ваши воспитанники строят из кубиков себе игрушки. Но получаются-то животные! Тогда они, в меру своего понимания, закладывают в них программы привязанности к создателю. Снабжают неразвитый мозг зачатками телепатии. И получаются животные-шизофреники – звери, чье сознание расщеплено между голосом дикой природы и унизительными программами подольщения и тыканья мордой в ладонь. Но шерстистый носорог не может раскланиваться с прохожими! Даже бубос этого делать не может! Бубос не понимает, чего он хочет. Инстинкт гонит его в лес, на поиски самки. Программа заворачивает к ладоням Майрона. Это не может кончиться добром…

– В любом случае дети – в полной безопасности, – сказал Тонг. – Не думайте, что ментальное программирование бионтов происходит без контроля со стороны учителей. Мы вносим небольшие коррективы и дополнения. Например, программы-предохранители, которые вызывают прекращение жизнедеятельности бионта в случае проявления агрессии к создателю.

– Теперь понятно, отчего у Майрона его подопытные мрут, как мухи, – раздраженно проговорил Кратов. – И отчего скончался добряк-единорог. Он мог существовать лишь в эмо-фоне чистоты, добра и любви. А когда услышал чьи-то темные мысли, то у него зачесался рог…

Дым, что разводит,

соль и сума добытая, рыбак –

под ветра напором

склонился туда,

куда вовсе не думал![1]

Глупая девочка Рисса! Она и не подозревает, что при взгляде на нее в мальчиках давно уже оживают древние, грубые, низменные – с точки зрения единорога! – инстинкты продолжения рода. Да и не только в мальчиках…

– Мы объяснили Риссе ошибку, – сказал Тонг. – Она все поняла. Она больше не хочет делать единорогов. Хотя с позиций абстрактной эстетики единорог был создан безукоризненно… В настоящий момент Рисса больше не хочет заниматься биологией. Но, может быть, это скоро пройдет.

– Ей вовсе не обязательно быть биологом.

– Еще год назад это было ее горячее и, как представлялось воспитателям, искреннее желание.

– Ей вовсе не обязательно заниматься прикладной генетикой. Пусть ухаживает за кроликами.

– Мы предложили ей подобную альтернативу. У нас замечательное стадо племенных коров. Она согласилась – без большой охоты.

– Да, я заметил. Ей хорошо на этом свете и без племенных коров.

– Вы правы. Боюсь, Рисса для биологии утрачена. Я с содроганием жду минуты, когда она попросится домой. Это будет наше маленькое фиаско.

– Наверное, Рисса из тех людей, кому достаточно кошки в доме и собаки на крыльце.

– Ну, что ж… Наверное, мы сможем расстаться с Риссой, содрогаясь от скрытых рыданий… – Кратов пристально заглянул в глаза Тонгу, опасаясь увидеть там насмешку. Но, похоже, учитель говорил вполне серьезно. – Ведь у нас останутся еще Майрон и Грегор.

– И Мерседес? – спросил Кратов, усмехаясь.

– Представьте себе. Пока что эта птичка-колибри прекрасно управляется с опытной делянкой акрора. И если вас ввели в заблуждение наивные карие глазки и глубокомысленные рассуждения о сеньорах и сеньоритах из «мыльных» сериалов, то знайте, что маленькая Мерседес Мартинес Солер – прирожденный фитомедиум поразительной силы и чувствительности.

– Фитомедиум? – Кратов сразу вспомнил поразившую его сценку с сорняком. – Эта цыпа… птичка-колибри воспринимает эмо-фон растений?!

– Эмо-фон – это чересчур сильно сказано. У растений нет эмоций. В то же время они способны модулировать свое биополе в зависимости от изменений в условиях жизнедеятельности. Нельзя отрицать, что и люди, и более примитивные существа, делают то же самое. Так что нет оснований запретить малышке Мерседес называть одно состояние растительного биополя «удовольствием», а другое – «гневом». Мы возлагаем на нее большие надежды. А ведь есть еще Радослав Грим, Дженни Райт, Ёсико Савагути… Если бы прикладная биология входила в сферу ваших интересов, я бы порекомендовал вам запомнить эти имена.

Кратов поглядел поверх седой макушки Тонга. Грядущие надежды мировой, а то и, чем черт не шутит, галактической биологии смиренно кучковались возле своих наставников. Кто сидел за знакомым дощатым столом, выслушивая сопровождаемые размеренным киваниям проповеди учителя Ка Тху о равновесии добра и зла в природе (на примерах из жизни кишечнодышащих и круглоротых, они же мешкожаберные). Кто угнездился в кругу возле большого костра, слушая песни под две гитары и одно укулеле, с которым виртуозно управлялась учитель Кендра Хименес. В сторонке худой и длинный, как жердь, доктор Спанкмайер (что было указано на визитке, пришпиленной к нагрудному карману ослепительно-белой рубашки) обсуждал с сумрачным, как всегда, Грегором поведение «Горгоны Икс Пять». Гениальное дитя Мерседес Мартинес Солер погоняло хворостиной в направлении кухни двоих голенастых подростков постарше, в обычных, но в предзакатный час вряд ли уместных шляпах-«нон», с крытыми корзинами на коромыслах. Мулаточке очень был бы к лицу какой-нибудь большой красный цветок в убранных по-вечернему волосах. Однако теперь Кратов понимал, что никогда в жизни она не сорвет ни единого цветка… Из дальнего загона доносилось капризное взмыкивание бубоса по имени Дракон. Все было хорошо и покойно. Ферма готовилась отойти ко сну.

– У меня самые разнообразные интересы, – сказал Кратов. – Я от рождения любопытен. Должно быть, потому постоянно и встреваю в разные истории. Например, мне доводилось видеть, как диким животным вкладывали лишку ума – что не мешало им оставаться животными.

– Но вы же пользуетесь космическим кораблем-биотехном. И, похоже, вас не смущает его небольшой, но отчетливый интеллект.

– Биотехны – не бионты. У биотехнов не бывает конфликтов между древними инстинктами и программами, потому что у них нет древних инстинктов. Биотехны помнят