Отметчик и разносчица - Александр Ермаков

В нос ударил кисло-острый «аромат» столетнего маринада, запах сырой земли и плесени. На полу, вокруг бочек, лежали насыпом горы овощей, а стеллажи и полки были заставлены банками разного калибра. Марк очутился возле рабочего стола и сразу увидел берносы. Маленькие фильтры лежали в стеклянной коробочке, как какие-нибудь конфеты или жевательная резинка. Пока хозяйка, чтобы не конфузить гостя, выносила ведро с мусором, Марк незаметно высыпал жменю заветных берносов в карман брюк, прикрыв спиной от камеры наблюдения крамольное действие.

Когда появилась хозяйка, гость ткнул пальцем в стеклянную коробочку и спросил:

- Это конфетки?

- Нет, это берносы, - со знанием дела важно ответила Мрася. – Классные штучки, без которых я, порой, как без рук. Бывает, привезут какую-нибудь тухлую гадость, - молмутка взяла два мягких тампончика и вставила в ноздри, - и чтобы не упасть в обморок, делаешь так.

- А, это фильтры! – догадался Марк и сделался радостным.

- Именно. Но нам они не понадобятся. Мы ведь пришли за приятными запахами?

- Да.

- Тогда пошли, - Мрася вытащила берносы и бросила в ведро. Она крепко сжала руку землянина и повела вглубь склада. Слабоосвещенную дежурными фонарями дорогу, то и дело, перебегали упитанные крысы. Марк брезгливо раздул ноздри и смачно выругался. Парочка прошла в дальнюю часть склада. Хозяйка начала спускаться по крутой лестнице. Она не отпускала руку землянина:

- Иди сюда. Это мой личный погреб. Здесь уютно, - Мрася открыла двери и включила свет.

Марк округлил глаза. Он ощутил знакомый запах деревни. Под потолком сушились, связанные в пучки, травяные сборы. Аромат разнотравья вскружил голову и разбудил память. Землянин опустился на стул и закрыл глаза. Он тут же очутился на бабушкином сеновале, где неисчерпаемую тишину, то и дело, нарушала, живущая по соседству, домашняя скотина. Марк услышал слабое хрюканье свиньи, кроткое фырканье лошади и задумчивое мычание коровы.

Мрася открыла одну из бочек и подняла пресс. Из недр вырвался терпкий кисло-молочный запах домашнего сыра. Марк, не открывая глаз, втянул этот аромат и сразу увидел бабушку, нарезающую большими ломтями сочную брынзу.

Молмутка достала из хлебопечки свежую булку и покрутила перед носом землянина. Марк снова увидел бабушку. Старушка пощекотала ухватом «брюхо» русской печи, вытащила горячий каравай и понесла в прохладные сени.

Мрася забралась на колени к гостю и, крепко обняв, прошептала на ухо:

- Ты доволен?

- Очень, - не открывая глаз, процедил землянин. Он с большой неохотой разогнал воспоминания. – Я видел бабушку, мою любимую, с морщинистым, подвижным и улыбчивым лицом, старушку. Она была в белом платочке. Я целовал ее натруженные венозные руки и крепко обнимал это маленькое и хрупкое создание, но такое надёжное, стойкое и выносливое существо – оплот любви, стабильности и завидного постоянства, прижимал к себе эту старую непобедимую крепость.

Марк открыл глаза, поблагодарил поцелуем автора сеанса «Бабушкина пристань» и кивнул в сторону межкомнатной двери:

- А там что?

- Комната отдыха. Там есть кровать, - прошептала, полная желания, хозяйка.

- Отлично, - Марк подхватил женщину и, открыв ногой дверь, унёс обмякшее тело в полумрак страстям на растерзание.

После каждой атаки с ошеломляющим финалом молмутка становилась всё краше и краше. Цунами третьего оргазма Мрася встретила сверху, оседлав партнёра. Женщина закинула распущенные волосы назад, выгнула спину и криком попросила о помощи. Подавшиеся вперёд груди стали еще больше, а соски твёрже. Марк положил руки на эти сенсорные комочки и продолжал доводить партнёршу до исступления. Когда измученная молмутка поняла, что ей никто не поможет, она последний раз громко вскрикнула, потеряла сознание и упала на любовника. Марк перевернул куклу Барби на спину и завис сверху. Он невольно залюбовался красивым лицом отъехавшей от наслаждения женщины и вдруг испугался своих мыслей:

«Какой же внутренней и внешней красоты она может достичь, если быть постоянно рядом и каждый день призывать на помощь главного лекаря?! Я почти влюбился. Я нужен ей. Я сделаю из нее мисс Вселенную. А как же Вика или Сукла? Может, мне свой гарем собрать? Две самочки уже есть. Боже, что я несу? Какой, к чёрту, гарем? Я здесь на работе. Я получил то, зачем пришёл. Берносы в кармане. Надо бежать отсюда. Я хочу домой. Хочу на Землю к семье, к жене и детям. А живы ли они? Почему я так редко о них вспоминаю? Сколько лет меня нет с ними? Что со мной происходит? Может, это от присутствия в сердце молмутской назюбоки? Вполне возможно. Но ведь бабушку я вспомнил. Нет, память жива, и дело не в этом. Я помню жену. Но эти воспоминания почему-то не греют. Почему? Может, потому что в наших отношениях не было риска, свежести, адреналина и фантазии? Всё как у всех. Всё по шаблону. И дети тоже. Мы просто продолжили род, передали эстафету жизни, делением клетки показали неприличный жест смерти.

Дети…Сын и дочка. Я совсем не помню их маленькими. Их счастливые дни детства промелькнули как болиды «Формула-1». Я постоянно был на работе. Затяжные командировки не дали мне насладиться взрослением детей. Я стал для них каким-то далеким и неприступным символом бытового героизма, умеющего зарабатывать деньги. Этот добытчик и кормилец воспитывал их исключительно лозунгами, например: «Научись терпеть», «Не дури голову» и поговорками: «Делу время, потехе час» или «семь раз отмерь, один раз отрежь».

Иногда тонкая полоска света под дверью кабинета отца может дать ребёнку больше, чем стопка учебников. А чему мог научить я, если всегда был диванным отцом? Я всегда возвращался из командировок домой, чтобы отдохнуть и отгородиться от внешнего мира газетами и журналами. Сам виноват, что не захотел стать другом своим детям и не помогал им решать повседневные проблемы. Теперь эту душевную незаживающую рану я пытаюсь залечить бальзамом общения с Тузианом. Этот звёздный мальчик стал мне как родной. Всё просто. Я с удовольствием принял участие в его воспитании, хотя изначально преследовал корыстную цель – через малыша завоевать сердце матери в образе Вики. Вика… Неужели от тебя кроме фигуры ничего не осталось? Нет, не верю. Что-то должно сохраниться и в голове и в сердце. Я всё сделаю, чтобы это «что-то» росло и доминировало. Ты лучше всех».

- Что с тобой, мой