Реликт - Василий Головачёв

отрицании ограничений. А когда снимаются все ограничения, как вы понимаете, то однажды «моё» желание неизбежно упрётся в «ваше» желание. Что произойдёт?

– Война!

– Катастрофа.

– Верно. Идеал свободы в системе любых логик, даже тех, что невозможно выразить ни символами, ни математикой, – это отсутствие любых ограничений, когда можно всё, в том числе и то, о чём думать страшно и непривычно, стыдно или противно.

– Это человеческая оценка, – сказал Ясен.

– Верно, человеческая, – бросил на него понимающий взгляд Алонсо. – Что может остановить прагматика, живущего один раз? Ничего! Ни стыд, ни совесть, ни сострадание. Моральная сторона Игры вообще не воспринимается Игроками, даже теми, кто вырос из человеческого семени.

– Кроули? – подсказала Истома, удивлённая горячностью соотечественника.

– Не только. Не буду называть имён. Но Игра перестала соответствовать Жизни, и в этом проблема. Никто не знает, как её остановить, а надо. Прежние Судьи, кое-как ограничивающие дебоширов на игровом поле, низвергнуты, уволены, образно говоря, а новых нет.

– А хомозавры?

– Они ушли в другие районы Большой Вселенной, где строят свои миры. – Алонсо помолчал. – Хотя это только моё предположение. Мы не знаем, когда они вернутся и вернутся ли вообще.

Ясен вспомнил давний разговор с отцом.

Ещё до рождения сына старший Велич спас его будущую мать, вызволив её из утробы Госпожи. А ему помогла Видана, мать Влада и бабушка Ясена. Забыть её слова, сказанные отцу, он не смог бы, даже если бы захотел.

«Родной мой, – сказала она (разговор состоялся мысленный), – единственный мой! Твой отец любит говорить, что Свет лишь вид Тьмы. Но если Тьма отрицает свободу выбора и саму жизнь, она становится врагом! Я хочу, чтобы ты понял, почему мы оставили тебя одного. Там, где ты будешь жить, должны работать законы справедливости, а не законы Игры. Тьма не должная воевать со Светом».

– Они вернутся!

Истома посмотрела на него с любопытством, медля ответить шуткой. Наверно, она поняла состояние друга.

Алонсо тоже смотрел на землянина, и в его взгляде прятались улыбка и тихая печаль, словно он знал гораздо больше, чем говорил.

– Что ж, будем надеяться. Габриэль Грехов, самый первый из хомозавров, тоже обронил когда-то: я вернусь!

– Закончили, мистеры и сеньоры, голова кругом! – заявила Истома. – Я уже ничего не воспринимаю. Мы летим больше двух часов, и ничего не меняется. Сколько пролетели всего?

– Двести с лишним миллионов километров, – ответил Диего. – Если верить датчикам. Но они могут и ошибаться.

– Ещё часок – и возвращаемся.

– Я бы хотел обратить ваше внимание на одну существенную деталь, – начал Алонсо.

Ясен остановил его жестом:

– Подождите, я чую впереди препятствие.

– Вижу стену, – тотчас же откликнулся Диего. – Размеры определить не могу, локатору не хватает мощности.

– Это Великая Равнина, – с не понятным никому удовлетворением проговорил Алонсо.

– Равнина?! – не поверила Истома. – Мы же летели от неё!

– Нас вывернуло в петле вырождающихся измерений. Мерность пространства уже меньше трёх, и этот мир скатывается в двумерность, то есть в абсолютную плоскость. Сейчас убедитесь.

Катер продолжал мчаться к «стене» в прежнем темпе, затем начал тормозить.

Смутно видимая преграда впереди превратилась сначала в туманное поле, потом в пушистое покрывало, над которым выросли горные пики, и стало ясно, что это и в самом деле Великая Равнина.

– Мамми родная! – выдохнула Истома. – С ума сойти можно! Кто нас так запаковал?!

– Тот, кто выиграл Игру, – с прежним удовлетворением сказал Алонсо.

Истома и Ясен раскрыли коконы, с одинаковым интересом посмотрели на учёного, сидевшего в кресле со сложенными на груди руками.

Ему было хорошо, он наслаждался своей проницательностью и свято верил в свою теорию.

– Кто выиграл? – требовательно спросила Истома.

– А вот этого я вам не скажу, принцесса, потому что сам не знаю. В Игре участвовало множество всякого народа, в том числе и сильные Игроки, а в прежние времена с попеременным успехом побеждали то ФАГ, то Конструктор, то файверы.

– ФАГ остался в резервации, сам же уверял.

– Значит, победил не он, а Конструктор, к примеру. – Алонсо пожевал губами, присматриваясь к лицу Ясена. – Либо ваш дед, уважаемый.

– Ставр Панкратов?! – хмыкнула Истома.

– Дед с отцом остановили прошлую Игру, – тихо сказал Ясен. – Они не могли начать новую.

– В таком случае зачем Панкратов оставлял вам «закладки», сеньор Велич?

Ясен наморщил лоб.

– Ну-у… чтобы я мог…

– Вернуть прежние способности! Он знал, что Равнина долго не протянет, скатится к абсолютной плоскости, и дал шанс выжить родичам.

– Нет! – сжал зубы Ясен. – Дед ушёл до Падения и не знал, что оно случится.

– Но он мог предвидеть последствия нового изменения, иначе «закладки» теряют смысл.

– Он просто беспокоился за нас.

– Может быть, – с неожиданной лёгкостью согласился Алонсо. – Ваших родственников действительно трудно упрекнуть в столь хитроумных комбинациях, как замалчивание важной информации. Тогда это кто-то другой из хомозавров либо Конструктор.

– Хомозавры всегда отстаивали право других на жизнь и свободу. Они не могли так поступить.

– Что ж, возможно, мы встретим кого-нибудь из них, а пока добро пожаловать в