Реликт - Василий Головачёв

– Витя, генераторы на пределе! – вполголоса произнес Пинегин. – Если что – ребята должны уйти… – Он хотел сказать «живыми», но удержался.

– Уйдут, – пообещал Ненароков, не выразив ни досады, ни раздражения. – Автоматика настроена надежно. При первом же всплеске координатор закапсулирует когг и Забару, а оборотня мы прижмем.

Слова командира крейсера несколько разрядили обстановку в зале, он, наверное, именно такого эффекта и добивался, и Пинегин в душе поблагодарил его, хотя сам был настроен далеко не так оптимистично. Вирт не возвращался, и каждая минута уменьшала надежду на его благополучное возвращение.

«Авантюра! – с горечью думал Пинегин. – Зачем только я согласился на эту разведку? Упала бы радиация – послал бы роботов. Так нет же, уговорил… И самое страшное – если и он не вернется…»

Свет в кратере погас. Прошла минута, вторая…

– Игорь, возвращайся, – приказал Пинегин. – Пилот, вы там ближе, Забара виден?

– Он пошел в шахту, виден хорошо.

– Верните его, немедленно!

Пилот вызвал Забару, подождал ответа.

– Не слышит, что ли?

Модуль переместился, совсем окунаясь в кратер.

– Сорвиголовы! – буркнул Торанц.

И в этот момент ландшафт с кратером, куполом энергостанции, блестящим стекловидным полем стал изменяться. Люди ничего не успели предпринять, автоматы тоже не отреагировали, запрограммированные на резкие изменения напряженности электромагнитных гравитационных полей.

На полигоне вспыхнул сказочно красивый фейерверк: переливы чистых спектральных цветов, ленты, ручьи и реки цветного сияния, калейдоскоп красок! Потом краски потускнели и стало заметно мелькание картин, одна сменяла другую, но так быстро, что мозг не успевал запомнить их и сравнить, оставить в памяти хотя бы одно из мелькавших изображений.

Было ясно, что сверхоборотень уцелел, раскрылся и, быть может, впервые повел разговор на своем языке, а люди ничем не могли ему ответить, кроме стандартных программ контактов, разработанных в Институте внеземных культур, рассчитанных на гуманоидный разум и потому мало пригодных практически в данном случае.

Верчение картин замедлилось. Теперь люди успевали выхватить из общего мелькания отдельные фрагменты: то странный, кипенно-белый лес, то непонятные циклопические сооружения, то вереницу каких-то существ, то еще более непонятные машины, формы, контуры зданий и фигур. Оборотень выдыхался. Еще с минуту продолжалось это невероятное светопреставление, потом перед людьми на несколько секунд задержалось видение: полированный идеальный круг, отсвечивающий синим, и неправдоподобная, жуткая в своей неземной нечеловеческой гармонии фигура, от которой исходила – все почувствовали это – гипнотическая, властная сила, довлеющий над миром разум! – и все кончилось.

На полигоне лежало почти километровое черное яйцо сверхоборотня, замкнувшегося в свою обычную оболочку. Открылся вид на кратер, но купола энергостанции уже не было, и люди поняли, что и купол был порождением оборотня.

Рядом с исполинским эллипсоидом Пинегин заметил конус десантного когга и, дав вариацию увеличения в общем виоме, увидел рядом две блестящие фигуры: одна из них поддерживала другую. В корме когга открылся люк, двое вползли внутрь, и аппарат взмыл в небо.

КРИТЕРИЙ ИСТИНЫ

Пинасс миновал шпиль марсианской ТФ-станции и провалился в причальный тоннель, выведший его на посадочную платформу.

Диего нашел эскалатор, поднялся в центральный зал станции, почти пустой в это время дня. Через минуту он был на Земле.

После разведки на полигоне, когда произошло странное информационное извержение сверхоборотня, пограничник полмесяца пробыл в марсианском медцентре, излечиваясь от нервной перегрузки и пресыщения увиденным, освобождая организм от немалой дозы всевозможного рода излучений, пробивших даже скафандр высшей защиты.

Он уже знал, что снятый им во чреве сверхоборотня фильм, а также записи аппаратуры полигона были переданы во все институты Земли, где подверглись обработке большими вычислительными комплексами. Знал и то, что ближе всех к расшифровке записей были специалисты ИВК, но конкретных сведений об этом не имел: врачи умело блокировали каналы связи, способные повлиять на спокойный ход лечения.

Некоторое время Диего колебался между желанием повидаться с женой и обязанностью явиться в погрансектор Даль-разведки, потом все же набрал код службы и выбрался из кабины тайм-фага уже в Австралии, под Тидбинбиллой.

Ему повезло: первым, кого он встретил, был Нагорин. Диего поздоровался, не подав виду, что удивлен встречей, – врач-универсалист не работал в погранслужбе и мог попасть в этот сектор Даль-разведки лишь случайно или по вызову.

– На ловца и зверь, – мрачновато пошутил Нагорин. – Ты как нельзя более кстати. Хочешь – пойдем со мной, в ИВК сегодня небольшая пресс-конференция по поводу последних событий, для тебя она представляет несомненный интерес.

– Но… – неуверенно начал Диего, подумал и, решив, что два-три часа роли не играют, он не на дежурстве, добавил: – Согласен.

Через несколько минут они выходили из тайм-фага Института внеземных культур, расположенного на территории Рязанского парка Победы. Нагорин, хорошо знакомый с системой лифтов комплекса, уверенно вывел Диего в демонстрационный зал отдела внеземных технологий, представляющих собой полусферическое помещение со встроенным в него инженерно-техническим обеспечением. Зал был невелик, но кто-то включил видеопласт, и зал казался бесконечным. Диего с трудом отыскал в этом «колоссальном» пространстве знакомые лица.

Пинегин с заметной радостью сжал его руку. Торанц тоже несколько оживился, отбросив на время свою обычную внешнюю сумрачность.

– Рад. Не ожидал, что отпустят так скоро. Подлечили?

– Еще как! – улыбаясь, ответил Диего. – К работе готов.

– Ну, уж сразу и к работе, – засмеялся Пинегин. – Я вижу, Игорь зацапал тебя где-то по пути в секториат?

Диего смущенно кивнул.

Теперь уже смеялись все.

– Сегодня у нас обсуждение выводов спецкомиссии по делу сверхоборотня, – сказал Пинегин. – У специалистов института к тебе масса вопросов.

– Вряд ли от моего рассказа что-то станет понятнее, – усмехнулся Диего. – Вот у меня вопросов