Алексей Бессонов - Статус миротворца

Не выпуская из левой руки своего кожаного чемоданчика, Хикки прижал правую ладонь к окошку идентификатора. Дверь радостно дзинькнула и приоткрылась. Хикки шагнул в холл. На стенах автоматически вспыхнули неяркие желтые плафоны. Он сбросил с плеч камзол, переобулся в домашние туфли и прошагал в кабинет. Дома никого не было: Ирэн находилась в офисе, а его единственный пока сын Майк уже три месяца лазил по скалам Мариенвальда, проводя лето в скаутском лагере.

Хикки открыл огромную, полированного дерева дверь, вошел в кабинет и содрогнулся от неожиданности.

На него смотрели ироничные глаза, почти такие же светлые, как и у него самого. В его собственном кресле, слегка выдвинутом из-за стола, восседал светловолосый мужчина в черных брюках с широким желтым лампасом и кремовой рубашке без рукавов, украшенной небольшими погончиками. На правом предплечье красовалась сложная многоцветная татуировка: роскошно сложенная брюнетка сладострасно обвилась вокруг огромного двуручного меча.

– Пол, – сказал Хикки, восстанавливая дыхание. – Ты все-таки с-сука, каких мало. Ты хотел, чтобы я напрудил в штаны?

Этерлен задумчиво поиграл золотистым локоном, до того лежавшим на его плече.

– А что, это было бы недурно, – предположил он. – Может, повторим?

Хикки прыснул, ударил его по подставленной ладони и, развязывая одной рукой галстук, распахнул темную дверку бара.

– Наливай, негодяй, – выставив на стол бутылку коньяку и пару рюмок, Хикки повернулся к шкафу. – Я пока переоденусь. Я все-таки ненавижу эти “приличные” костюмы!

– В мундире лучше?

– Да хрен его знает. Как-то теплее. Надеюсь, ты уже пообедал?

– Не переживай, Ирэн меня накормила по высшему разряду. А вообще я теперь стал пить и натощак.

– Нервы?

– Годы… А ты?

– У меня хороший повар, я таскаю его с собой во все поездки. Ты же знаешь, я не могу питаться по протокольному распорядку… Так что я тоже пообедал.

Хикки сел на стол, чокнулся с Этерленом и глотнул коньяку.

– Как твои дела? – поинтересовался генерал.

– Пока все в порядке. Думаю, у нас все получится. Дед выбрал хорошее время – так или иначе, но все нужные нам люди погрязли в разного рода неприятностях… Работы тут будет очень много, но в конечном результате я уверен. – Это славно… Правда, Дед не слишком разделяет твой оптимизм.

– Вот как? – Хикки удивленно поднял брови и поставил рюмку на стол. – Что это значит?

– А я знаю? Он послал меня, что бы я вроде как подстраховывал тебя. Зачем – кто его знает? Для меня вся эта история выглядит довольно-таки странно. Ты знаешь, что эта идея пришла ему в голову еще лет десять назад? Да-а… А в последнее время он стал связывать ее с планом “Ковчег”.

– Что такое “Ковчег”?

– Это Ахерон… Больше я ничего не знаю. Существует какой-то широкомасштабный проект, что-то такое вокруг Ахерона – план вступает в действие в момент начала войны. Я знаю только, что он запустил подготовку к “Ковчегу” одновременно с этим, твоим делом.

– То есть наша задача – подстраховать исполнение “Ковчега”?

Этерлен тихо рассмеялся.

– Да кто ж его знает? Не знаю, кто именно занимается сейчас этим самым “Ковчегом”. Я вообще ничего тут не понимаю. Дед придумал какую-то большую каверзу. Скажу тебе по секрету: в отношении войны он настроен весьма скептически.

– Для меня это не секрет.

– Наверное, ты все-таки многого не знаешь… Дед считает, что мы не просто не готовы – мы совершенно не готовы к войне.

– Он хочет сказать, что мы все обречены?

– Вроде того. Я не знаю, откуда у него такая информация. По данным Флота, мы сможем отбиться от леггах, даже не вводя в действие второй эшелон обороны. Первый эшелон сейчас заканчивает доукомплектацию сорока корпусов. Через год будут сформированы еще сто с чем-то. А вообще я лично видел сейф со знаменем и документами восемьсот четвертого ударного…

– Какого?! Восемьсот четвертого?

– Да. Это было в кадрах двенадцатого крыла на Сент-Илере.

Хикки стремительно прикинул: на сегодняшний день нумерация заканчивалась на пятьсот восьмидесятом планетарной обороны. Восемьсот четвертый… Мать моя, да что же это получается? Флот готовится развернуть еще двести с лишним корпусов? Но это же мобилизация!

– Да, – кивнул Этерлен, – на восемьсот четвертый уже есть списки. Понятно, что существуют и восемьсот пятый, и шестой, и как минимум десятый. Знамена, документы, все готово. Причем, насколько я знаю, половина новых легионов – тяжелые полного состава. А Дед считает, что этого мало.

– Это значит, что в каждом из них от двадцати пяти до сорока кораблей, – произнес Хикки. – В зависимости от боевого назначения… Флот вводит в кадры около двухсот тысяч новых кораблей. Теперь понятно, почему говорят, что все стапели пашут с предельной загрузкой. Черт! И зачем тогда морочить всю эту нашу бодягу?

Этерлен равнодушно пожал плечами:

– Не стоит задавать вопросы. Ты что, станешь спрашивать у Деда, зачем ему это нужно? Наше дело выполнить приказ. Будет нужно – нас одернут… или направят в другую сторону.

– Все равно чертовщина какая-то.

– Нас кто-то спрашивает?

Хикки слез со стола, подлил коньяку в опустевшие рюмки и пересел в кресло. Этерлен следил за ним с неизменной иронией во взгляде. За последние годы он стал еще суше, чем прежде; цинизма также прибавилось. Никто, даже самые близкие люди, не догадывался, что же творится в его душе на самом деле.

– Что ты собирался сегодня делать? – спросил Этерлен.

– Я собирался ехать к Лерману. Ты с ним знаком?

– Что-то слышал. Какой-то магнат?

– Да, заметная фигура. Крепко связан с “баронами”. Прокуратура знает, но… доказательств, как всегда, ноль. Хочешь поехать со мной?

– Не мешало бы. Только переоденусь, не ехать же мне в этом, – усмехнувшись, Этерлен выразительно постучал по своим погонам.

Сидя за рулем своего быстроходного “Блюстара”, Хикки думал о том, что присутствие генерала для него необременительно, но в то же время наводит на определенные мысли. Из прибытия Этерлена напрямую следовало, что Дед придает всей операции гораздо большее значение, чем Хикки считал вначале. А может, и в самом деле имеет какие-то одному ему понятные расчеты и резоны.

– Какая у вас странная погода, – заметил Этерлен, глядя на висящую над городом дымку. – Такое ощущение, что я в бане.

– Ничего странного, – усмехнулся в ответ Хикки. – Тропики, обычное дело.

Кар спустился в сити. Здесь движение замедлилось: несмотря на середину дня, старые стриты были загружены достаточно плотным потоком транспорта.

– Я все время удивляюсь, почему на Авроре так мало коптеров, – произнес Этерлен.

– В городах нельзя, – объяснил Хикки. – Ты же сам видишь, тут не Орегон с его двухэтажной архитектурой, у нас что ни город, то скопление старых башен. Попробуй полетай… Да еще с пьяных глаз. Знаешь, как у нас тут заливаются? По верхнюю палубу, и не иначе.

Этерлен одобрительно хмыкнул. Хикки притормозил, пропуская встречную машину, и резво завернул налево, в широкую арку респектабельного небоскреба.

Они бросили кар в подземном паркинге, поднялись на внутреннем лифте и вышли в холл. Этерлен недоверчиво сверлил глазами живописное нагромождение камней, искусственные ручейки и замаскированные кадки с папоротниками – непременный атрибут любого солидного билдинга.

– Колониальная роскошь, – заявил он с презрением. – Цацки. Мало с вас налогов дерут.

– Скажи это громко, – посоветовал ему Хикки, подходя к лифту. – Чтоб все слышали. И представься: житель Метрополии… Знаешь, как вас, захребетников тут любят?

– Даже в лифте климат-контроль, – прошипел Этерлен, совершенно не обращая внимания на его реплики. – Ох, мало с вас дерут…

– Вы бы лучше что-нибудь производили, – огрызнулся Хикки. – Вместо того чтобы сидеть у колоний на шее.

Этерлен не отреагировал.

Хикки осторожно приоткрыл дверь в дальнем конце светлого коридора. Вслед за ним в просторный предбанник с двумя секретаршами просунулся и Этерлен – уже бесцеремонно.

– Я к мастеру Лерману, – сообщил Хикки секретарше.

– Вам назначено, милорд?

– Да… мы договаривались.

Несколько секунд спустя Лерман распахнул перед ними дверь своего кабинета.

– Удивительно, – сказал он, пожимая руки гостям, – вот уж кого я не ждал увидеть, так это тебя, Хикки. Присаживайтесь, джентльмены. Коньяк, виски?

– Коньячку, – потянулся Этерлен.

Устраиваясь в кресле, он одернул свой элегантный камзол из легкого белого полотна так, чтобы висевший на бедре ствол остался незаметным.

Лерман что-то пропел в интерком, радушно вытащил из стола коробку сигар и вернулся за стол, готовясь слушать. В кабинет тем временем незаметно просочилась девушка с подносом, на котором гордо красовались золоченый кофейник, чашечки и бутыль с коньяком. Отпустив ее взмахом руки, хозяин разлил напитки, с неторопливой тщательностью раскурил толстенную сигару и поднял на Хикки нагловатые шулерские глазки. Свою карьеру Найдж Лерман начинал в качестве мелкого мошенника, посредника в сомнительных финансовых операциях – с тех пор минули долгие годы, но глаза магната так и не изменились. Он был настоящим сыном своей эпохи.