Пространство Откровения. Город Бездны - Аластер Рейнольдс

Ознакомительный фрагмент

и где воняло дешевым антисептиком. Силвесту помогли спуститься по лязгающей железной лестнице, и два скрипучих лифта увезли его на неизвестную глубину. Потом его ввели в какое-то большое помещение, где гуляло гулкое эхо, а воздух пропах металлом, но был относительно свеж. Потом они прошли мимо воздуховода – из него доносился тонкий свист ветра. Иногда Силвест слышал голоса, даже как будто со знакомыми интонациями, но угадать, кому они принадлежат, не удалось. И вот теперь комната.

Силвест почему-то был уверен, что она выкрашена белым и имеет кубическую форму. Он почти физически ощущал давление этих стен.

Кто-то подошел к нему. От этого человека пахло капустой. Силвест ощутил легкие прикосновения к лицу рук, обтянутых чем-то гладким, со слабым запахом дезинфицирующего средства. Вот пальцы коснулись глаз, а затем по фасетам глазного яблока застучало что-то твердое.

Каждый легкий удар зажигал непереносимую боль где-то в височных отделах мозга.

– Починишь их, когда я прикажу, – раздался голос, безусловно знакомый Силвесту – женский, но с необычной хрипотцой, превращавшей его почти в мужской. – А пока пусть побудет слепым.

Уходящие шаги. Должно быть, та, которая говорила, жестом отпустила конвой. Оставшись в одиночестве, Силвест вдруг потерял чувство равновесия. Куда ни повернись, всюду стоит одна и та же серая геометрическая матрица. Ноги стали ватными, но ухватиться было не за что. А может, он на высоте метров десять над полом?

Он стал падать навзничь, махая руками в жалкой попытке сохранить равновесие.

Кто-то схватил его за руку и удержал. Пульс звучал так, будто рядом пилили бревно.

Чье-то дыхание.

Потом влажный щелчок. Силвест понял: женщина открыла рот, а после закрыла. Теперь она, должно быть, улыбается, радуясь увиденному.

– Кто ты? – спросил он.

– Ах ты, жалкий мерзавец! Даже и голоса моего не помнишь.

Ее опытные пальцы сжали его предплечье, отыскали нужный нерв и нажали. Силвест завизжал, как наказанный щенок. То был первый болевой импульс, заставивший его забыть о боли в глазах.

– Клянусь, – простонал Силвест, – я не знаю тебя!

Она ослабила давление. Когда нервы и вены вернулись на свои места, боль ослабла. Но рука онемела до самого плеча.

– А должен бы помнить, – сказала женщина. – Я та, которую ты много лет считал мертвой, Дэн. Погребенной под оползнем.

– Слука!

Он вспомнил.

Вольева как раз шла к капитану, когда случилась эта неприятность. Остальная команда, включая Хоури, погрузилась в криосон на все время пути до Ресургема; Илиа же возобновила привычные разговоры со слегка отогретым Бреннигеном. Чтобы он мог хотя бы фрагментарно соображать, необходимо было поднять температуру его мозга на несколько градусов Кельвина. За последние два с половиной года это стало для нее рутиной – и будет продолжаться еще столько же, пока корабль не приблизится к Ресургему.

Конечно, разговоры происходили не так уж часто, поскольку после каждого нагрева чума отвоевывала новую частицу капитанского тела и окружающей его среды. И все же это были желанные сеансы человеческого общения среди бесконечной борьбы с вирусами, ухода за оружием и войны с продолжающимся разрушением основ существования корабля.

Поэтому Вольева с нетерпением ждала новой встречи, даже если капитан порой ничем не выказывал, что помнит, на какую тему они беседовали в прошлый раз. Еще хуже было то, что в их отношениях недавно появился холодок. Возможно, из-за того, что Садзаки не удалось найти Силвеста в системе Йеллоустона, а это обрекало капитана по меньшей мере на еще одно пятилетие пытки. Пятилетие – это в лучшем случае. Что, если не удастся найти Силвеста на Ресургеме? Вольевой это казалось вполне вероятным. Каждый раз капитан спрашивал, как идет поиск Силвеста, а она каждый раз отвечала, что результатов пока нет. В эту минуту Бренниген всегда мрачнел (за что она вряд ли могла его винить), и тон разговора менялся. Порой капитан вообще становился некоммуникабельным.

Через несколько дней или даже недель выяснялось, что он начисто позабыл об этом разговоре, и они снова проходили тот же тернистый путь, разве что Вольевой удавалось вложить в свой рассказ толику оптимизма.

На их отношения бросал мрачную тень еще и тот факт, что Вольева упорно пыталась выяснить подробности визита капитана и Садзаки к жонглерам. Лишь относительно недавно, может пару лет назад, Илиа пришла к выводу, что перемена случилась во время того посещения жонглеров. Возможно, оно имело целью как-то трансформировать работу мозга, но почему Садзаки позволил изменить себя к худшему? Он стал жестоким, деспотичным, не терпел малейшего противоречия, тогда как раньше был строг, но справедлив. Раньше он был самым уважаемым членом триумвирата, а теперь Илиа не доверяла ему. А капитан, вместо того чтобы пролить свет на случившееся, резким тоном отказывался отвечать на вопросы, вследствие чего у нее портилось настроение, а любопытство, наоборот, крепло.

Вот и теперь она шла к капитану, обуреваемая привычными мыслями: как ей ответить на неизбежный вопрос о Силвесте и с какой стороны на этот раз подойти к теме жонглеров?

Ее путь лежал через тайный склад. Вот тогда-то Вольева и обнаружила, что одно орудие – самое грозное – было передвинуто.

– Ситуация изменилась, – сказала Мадемуазель. – Некоторые перемены случайны, другие – нет.

Было странно ощущать себя снова в сознании. Не говоря уже о том, что Хоури опять слышала голос Мадемуазели. Ведь последнее, что помнила Ана, – как она ложится в криокапсулу, а над ней склоняется Вольева, отдавая распоряжения своему браслету. Теперь же Хоури ничего не видит и не ощущает – даже холода не чувствует. Но все же сознает непонятно каким образом, что и в данную минуту пребывает в криосне.

– Где я?

– На борту корабля, примерно на полпути к Ресургему. Мы идем с очень большой скоростью – всего на процент ниже скорости света. Я слегка повысила температуру твоих нейронов. Этого достаточно для разговора.

– А Вольева не заметит?

– Если и заметит, боюсь, это будет наименьшей из наших проблем. Помнишь тайный склад? Помнишь, как я обнаружила нечто, прячущееся в конструкции ЦАПа? –