Последний шанс - Полина Ром

поддержку… – герцог явно искал какие-то слова, чтобы не переходить к главным темам.

-- А ещё, ваша светлость, лохани нужны для стирки...

Это перебрасывание бессмысленными фразами продолжалось минут десять, а потом священник трижды хлопнул в ладоши, привлекая к себе внимание и, чуть снисходительно глядя на переминавшихся перед ним чужаков, заговорил:

-- Дети мои! Проклятие предка падёт на ваши головы, если обманываете вы. Лжёте вы сейчас не только его светлости, но и самому Великому Храму! Чтобы приписывать себе те силы, которыми вы, якобы, владеете, нужно совсем не ведать веры, – он укоризненно покачал головой. – Но ежли докажете вы мне, что явились в наш мир с неба, то тогда и разговор с вами будет совсем другим. Подумайте, дети мои, стоит ли продолжать эту злостную ложь? Великий Храм милосерден к заблудшим и простит ваш вольный или не вольный обман, если вы раскаетесь, и…

-- Ваша светлость, – не слишком чинясь перебил священника Игорь – прикажите пожалуйста принести сюда живую курицу.

Просьба вызвала ступор как у священник, так и у герцога. Его светлость растерянно переспросил:

-- Курицу?!

-- Да, ваша светлость, курицу, – подтвердил Игорь. – Я усыплю её на глазах… – он мотнул головой в сторону сидящего в кресле церковника, не зная, как его назвать, – …и пусть он тогда решит, с неба мы там взялись, или ещё откуда.

***

После того, как с помощью голубых лучей на глазах у церковника усыпили курицу, Гена, чтобы доказательства были более яркими, снял одну из прихваченных с собою аптечек и предложил побелевшему от страха старику воспользоваться ей. Как не потряхивало деда, а всё же он протянул руку, позволив аппарату исследовать себя.

Ничего особенно страшного аптечка не нашла: возрастные проблемы с суставами, небольшое почечное воспаление, которое она погасила парой уколов и рекомендации: есть больше клетчатки, чаще отказываться от белковой пищи. Зачитывая текст с экрана аптечки, Константин специально развернул прибор так, чтобы старику было видно написанное.

Всё это время церковник тщательно пытался скрыть собственный страх, но уколы сделать позволил, хотя его лоб и покрылся мелким бисером пота. Он явно поверил, что чужаки -- дети другого мира, дети того самого Великого Предка.

-- Ну что, нам нужно доказывать ещё что-то? – с некоторой насмешкой в голосе просил Игорь.

Надо отдать должное мужеству святого отца – в себя он пришёл очень быстро. Только вот повёл себя совершенно не так, как от него ожидали.

Первым делом он удалил из кабинета герцога, а затем, любезно предложив гостям наконец-то сесть, заговорил. И речь его была настолько тёплой и радостной, столь часто оно говорил, как счастлив дождаться помощи небес и сколько пользы могут принести дети Великого Предка, явившиеся так вовремя на бедный Резард, что нечестную игру этого дядечки заподозрили все. Слишком уж сахарно звучали его слова.

А предлагал святой следующее: чужакам всей толпой перейти под крыло Великого Храма и уж тогда, единым фронтом, с помощью чудес и доброго слова, отвратить местных владык от власти. Лились разглагольствования на тему «…и тогда отречётся от зла весь народ и соединится в едином порыве под крылом церкви и, разумеется, представителей Великого Предка»…

Гости слушали в некотором оторопении, и Татьяна даже попыталась открыть рот, но Костя отследил этот момент и, незаметно взяв её за руку, крепко сжал пальцы, не позволяя вступать в спор. Так что слушали все роскошные предложения церковника, который представился как падре Бинетто, с несколько скучающими лицами.

Не видя отзыва в гостях, падре начал слегка давить на гостей, заявляя, что силы Великого Храма бесконечны и в его власти не позволить герцогу заключать любые сделки:

-- И что вы будете делать, упрямцы, ежели их светлость откажется дать вам кров и поддержку?! А с нашей помощью каждый из вас займёт в обществе то место, которое и подобает истинным потомкам Великого Предка! Даже ваши женщины останутся с вами…

В чём-то его речь, наверное, была соблазнительной, но в целом – всё это выглядело как примитивный развод. Каждый из присутствующих понимал, что став игрушкой местной церкви и дав ей возможность заполучить всю власть над этим миром, они очень быстр окажутся в зависимом положении от прихотей церковников.

-- Ну, да… давайте устраивать майданы и оранжевые революции, а потом нас приберут к рукам вот такие вот ушлые старички... – Игорь говорил на русском, и все прекрасно поняли его.

Вот только что конкретно нужно делать – понимали слабо. Тем более, что неугомонный старик требовал немедленного ответила, заявив, что иначе никто из них из кабинета не выйдет.

-- И ответ от вас я хочу получить сразу, дабы уберечь души ваши от контактов со злом! Не всё споконо в мире Резарда и погрязли в грехе... -- распинался служитель храма, вот только больше никто его не слушал.

Мужчины, уже не стесняясь, заговорили о своём на русском:

-- Что-то мне слабо верится, что герцог слишком уж рад такому вмешательству. Как думаете? – негромко спросил Костя.

-- Чего бы ему радоваться? Что из собственного кабинета попёрли, как мальчишку нашкодившего? – буркнуло в ответ Геннадий. – Что делать-то будем, мужики?

-- Валить старого, -- резко ответил Игорь.

-- Не слишком это будет? -- чуть растерянно спросил Гена.

-- А у нас, Ген, даже выбора больше нет… – как-то устало сообщил Костя.

После этого он неторопливо сунул руку в кобуру, вытащил пистолет и отправил настороженно смотрящего на них святого отца в глубокий сон. Храмовник застыл в кресле с полуоткрытыми глазами...

Кажется, ни для кого, кроме девушек этот поступок не стал неожиданным. Люба громко ахнула от растерянности, а Игорь недовольно буркнул:

-- Не шуми, Люба, лучше позови-ка сюда герцога…

Глава 48

Вошедший в кабинет герцог побледнел, как бумага, с ужасом глядя на застывшего в кресле священника:

– Да вы с ума сошли! Падре приехал с собственной охраной, и там такие фанатики, что половину моих солдат положат! Это... Это война с Храмом! – лицо герцога слишком медленно приобретало нормальный цвет, да и чувствовал себя он явно не лучшим образом: рванул кружевное жабо так, что несколько пуговиц просто отлетели, застучав по полу, и раздвинул ворот рубашки, который явно мешал ему дышать.

– Люба,