Юная Раса - Майк Манс

существовало, что огорчало Эрика Олссона, получившего за них Нобелевскую премию. Так что Мари слушала Шмидта крайне рассеянно, временами кивая просто из вежливости, а сама мысленно перенеслась в утренний диалог об особом пути землян в Согласии, а затем в мечты о предстоящем ночном свидании. Какие же классные тюльпаны подарил ей утром Дима! Живых цветов она не видела с самого отлёта с Земли, то есть уже полтора года, и они напомнили ей обо всём, чего они тут лишены.

Как-то несправедливо, что колонисты были героями, которые подарили родной планете звёздное будущее, но не могли даже вернуться на неё. Да, тут интересная работа, много нового, и вообще приятно быть на передовой исследований. Однако очень хотелось взять небольшой отпуск и побывать дома. Поплавать в море. Поваляться в траве. Пройтись по шумному городу, вдыхая запахи и погружаясь в его бешеный ритм.

– …Вот поэтому, если мысленно представить, что центр Вселенной находился бы в другой стороне, то всё развернулось бы, и процессы потекли бы вспять! – торжествующе продолжал Шмидт, что-то чертя в тетради.

– Что-что? – удивилась она громче, чем хотела. – Центр Вселенной с другой стороны?

Что-то важное прослушала она в речи Шмидта, какой-то момент, когда он прекратил исторический экскурс и перешёл к текущей проблематике. На её слова повернулся Андрей Сташевич, сидящий со Смитом и Олссоном в небольших креслах за круглым журнальным столиком в центре комнаты.

– Я говорю, – медленно повторил Шмидт, – что, как в эксперименте Архимеда, частицы не знают, где верх, а где низ. Ведь когда их выдёргивают, они теряют связь со всей Вселенной, и, следовательно, тот факт, что они сгруппировались вокруг центра Вселенной по четырёхмерной сфере, имеет какую-то внутреннюю природу, а не внешнюю.

– Так-так, – Сташевич повернул кресло в их сторону, чем привлёк внимание и своих соседей.

– Вот, – продолжил Шмидт, – мы знаем, что у частиц есть два внутренних фактора. Один – определяет четвёртый, свободный спин, влияющий на то, текут ли процессы «вперёд» или «назад», и другой, который определяет «верх» и «низ» Вселенной в четвёртом измерении. Что, если бы мы обманули их, поменяв низ и верх местами? Наверное, и спин стал бы обратным, и процессы текли бы в ином направлении, – немец с загадочной улыбкой глядел на Мари, не замечая, что на него внимательно смотрят уже несколько человек.

– Это… – заявил Смит, который считался идолом современной квантовой физики, – …не лишено смысла. Я пока что не знаю, как подобное может выглядеть на практике, но идея интересная.

Мгновение спустя тишина, стоящая в лаборатории, сменилась гвалтом. Ведущие учёные планеты разбились на кучки и стали что-то строить. Олссон и Сташевич оттеснили её от Шмидта, и она отошла к Шану, который сидел рядом с Мин Жу в другом конце помещения.

– Чего все всполошились? – спросила у неё Жу с любопытством.

– Шмидт только что предположил, что направление к центру Вселенной является побочным эффектом внутренней структуры ти-частиц, и высказал идею, как обернуть время вспять, вывернув Вселенную наизнанку, – то ли в виде шутки, то ли с лёгким восторгом, ответила Нойманн китаянке.

– Так, я к ним! – вскочила та и спешно удалилась в сторону кучки, образовавшейся около Ральфа, оставив её с Шаном наедине. Чжоу не торопился уходить и с улыбкой смотрел на коллег, крутя пальцем у виска.

– Ты думаешь, что это бред? – спросила Мари у него.

– Нет. Я думаю, что бред – заниматься теорией времени и поиском идей, как его обратить вспять, в то время как мы не можем пока что даже наладить гравитонную связь или простейший двигатель. Давайте, конечно, тратить время и силы на то, чтобы мысленно перенести центр Вселенной! – он засмеялся, махнул рукой и вернулся к каким-то вычислениям на терминале.

Мари вздохнула. Шан всегда был излишне практичен, он просто не понимает, насколько может зажечь идея фундаментальной науки. Девушка посмотрела в окно, которое находилось на уровне её глаз над рабочим местом, – Чжоу выбрал его, видимо, именно по этой причине. Надо же, уже вечереет! А ведь она напросилась на прогулку с Мичико, надо бы не пропустить. Так что Нойманн оставила боевых товарищей разбираться с идеей Шмидта самостоятельно и попрощалась. Несколько голосов учтиво, но нетерпеливо ответили ей, тут же вернувшись к обсуждению. Выходя, она слушала какие-то комментарии от Олссона касательно «изнанки» Вселенной и в очередной раз поразилась перемене, которая произошла со Шмидтом за какие-то несколько часов. Определённо, лучше говорить с ним о науке, а не об этике.

* * *

Пикник на Марсе оказался крутой идеей, но выбор места сильно ограничен куполом. Возможно, именно поэтому Дима выбрал самый дальний конец – по диагонали от блока Б, спрятавшись за величественным кораблём Кен-Шо почти на самой границе крошечной «жилой» зоны. Идти сюда было чуть более километра, так что брать ровер и в голову не пришло. Дима тащил рюкзак и загадочно улыбался. Когда они пришли на выбранное им место, он извлёк из рюкзака кусок плотного брезента, плед и пару подушек и создал более-менее удобное гнёздышко.

Следом за подушками из рюкзака он достал несколько толстых свечей и маленький поднос. Водрузив свечки на поднос, он зажёг их и поставил в центре ковра. Солнце садилось.

– Дима, где ты всё это добыл?! – восхитилась Мари. – Утром цветы, а теперь ещё и свечи!

– Мог же я отправить индивидуальный заказ для своей девушки? – рассмеялся он. – Мы тут творим историю, так что маленькие капризы можем себе позволить, не так ли?

Волков откуда-то вытащил небольшую колонку, подключил её к своему планшету и включил Фрэнка Синатру. Боже, она успела и забыть, какой романтик её парень. Даже неудобно, что он столько всего подготовил, а сама Мари – сущий пустяк. Следом за колонкой последовала тарелка с фруктами, пара бутылок вина, заботливо вложенные в деревянный ящичек бокалы, порезанный сыр и свежий, только что испечённый хлеб.

– Садись, дорогая, – Дима заботливо подложил ей подушку, чтобы было помягче, и стал открывать вино штопором из набора инструментов швейцарского армейского ножа.

– Дима… я тебя люблю, ты ведь знаешь? – спросила она на русском, держа в руках оба бокала.

– Знаю. И я тебя люблю, Мари, – ответил мужчина по-немецки, разливая белое итальянское вино, играющее в бликах свечей, купола и заходящего солнца.

Когда они отпили и аккуратно поставили бокалы на ту же деревянную коробочку, из которой они были извлечены, Нойманн решила, что пора переходить к делу. Она достала из кармана свой подарок и протянула Диме. Его глаза загорелись.

– Это мой маленький сюрприз, – Мари смотрела, как Волков держит в руках скромный камешек на верёвочке. – Камень – это первый минерал, найденный мной здесь. В нём много железа и ещё ряд примесей. А верёвочка – кусочек стропы парашюта от «Марса-7», на который наткнулись Крис с Мичико.

– Когда… Когда