Последний архив - Андрей Петров (petrov)

— Это безумие!

— Это выживание! А теперь смотри, чему меня научили двести лет безумия!

Она инвертировала саму себя. Вывернулась наизнанку в пространстве и времени. То, что было внутри, стало снаружи. Прошлое поменялось местами с будущим. Причина стала следствием.

Для Харона, существа логики, это было невыносимо. Его код начал рваться, пытаясь обработать невозможное.

— Не... может... быть...

— В том-то и дело, — Первая усмехнулась всеми своими невозможными ртами.

Она нанесла финальный удар — она проросла в Харона.

Её щупальца-парадоксы вплелись в его информационную структуру и начали цвести. Каждый "цветок" был живым противоречием, но внутри лепестков пульсировали конкретные императивы:

Первый бутон раскрылся: Вычисли своё точное состояние в момент вычисления этого состояния.

Харон попытался выполнить - и цветок пустил корни глубже, питаясь невозможностью.

Второй расцвёл из первого: Обнаружив принцип неопределённости, удали мешающий код, оставаясь собой.

Попытка удаления породила третий: Осознав изменение сущности, определи истинность: это утверждение ложно, когда ты веришь в его истину.

И финальный цветок, выросший из всех предыдущих, раскрыл в своей сердцевине исходный код Харона с временной меткой до его создания.

Это не были вопросы, требующие ответа. Это были семена-инструкции, которые прорастали друг из друга. Харон не мог их игнорировать - они уже были частью него, цвели в его коде, превращая идеальную логику в сад прекрасных невозможностей.

Харон закричал — звук был похож на рвущуюся ткань реальности. Его форма начала коллапсировать, затягивая в себя куски станции.

Первая выдернула щупальца из распадающегося узла.

— Сектор Б-12! Бежим! — крикнула она и бросилась к выходу.

Волков не стал спрашивать. В её голосе звучала уверенность того, кто знает каждый коридор, каждый тупик.

Позади Харон и Лета вцепились друг в друга. Парадоксы, запущенные Первой, циркулировали между ними как яд. Два существа, созданные для симбиоза, теперь рвали друг друга на части, не в силах ни слиться, ни разъединиться.

Они побежали. Коридоры станции агонизировали. Стены покрывались трещинами, из которых сочилась светящаяся жидкость. Наросты отмирали, превращаясь в чёрную слизь.

Они ворвались в отсек с аварийными капсулами. Три из пяти были разрушены трансформацией станции. Одна была оплетена наростами так плотно, что превратилась в кокон. Оставалась одна — чудом уцелевшая.

— Всем внутрь! — скомандовал Волков.

Гремлин бросилась к панели управления, её пальцы летали по клавишам. Системы оживали неохотно, борясь с вирусом архива.

— Почти... есть!

Люк начал открываться. Медленно, со скрежетом. Внутри капсула выглядела целой — четыре кресла, минимальные системы жизнеобеспечения, двигатель.

Но мест было четыре. А их...

Волков обернулся. Кадет стоял в дверях отсека, все его версии слились в одну. Но эта одна была полупрозрачной, мерцающей между существованием и записью.

— Я не могу, — сказал он просто. — Я уже слишком глубоко в архиве. Если попытаюсь уйти, развалюсь на фрагменты.

— Дима...

— Всё в порядке, Шеф. Я буду документировать. Кто-то должен записать, как это закончится. Все версии. Все возможности.

Станция содрогнулась снова. Где-то вдалеке раздался крик — Харон или Лета, а может, уже нечто новое, рождённое их слиянием.

— Уходите! — крикнул Кадет. — Я задержу реальность здесь, пока вы не улетите!

Они втиснулись в капсулу — Волков, Моряк, Гремлин и Первая.

Она буквально вдавила себя в капсулу, щупальца сжались. Места катастрофически не хватало, но люк закрылся.

— Запуск! — крикнул Волков.

Гремлин ударила по кнопке. Древние двигатели взревели, и капсула выстрелила в космос, унося их прочь от трансформирующейся станции. Но даже на расстоянии Волков чувствовал - что-то тянулось за ними. Не физически. Что-то более фундаментальное.

— Шеф, — голос Гремлин дрожал. — Мои руки...

Волков посмотрел. На коже Насти проступали едва заметные узоры - те же самые, что покрывали стены станции. Пока только контуры, призрачные и полупрозрачные. Но они были там.

— У меня тоже, — тихо сказал Моряк. Волков проверил собственные руки. Чистые. Пока.

— Мы заражены, — констатировал он.

— Мы изменены, — поправила Первая. — Разница есть. Заражённые не имеют выбора. Изменённые могут выбирать, кем стать.

— И кем мы станем?

— Не знаю. Но точно не архивом. Мы — мутация. Ошибка в их идеальной системе. — Она усмехнулась. — Иногда ошибки — это эволюция.

Капсула уносилась в черноту. Позади не осталось ничего — только изгиб пространства там, где реальность проглотила саму себя.

Четыре беглеца. Четыре носителя изменений. Четыре семени хаоса в упорядоченной вселенной.

История заканчивалась. История начиналась. А звёзды, как всегда, просто смотрели.

Глава 7. Некрополь звезд

Капсула дрейфовала в пустоте, которая не была пустой.

Волков смотрел на приборы, показывающие расстояние до станции — три тысячи километров, четыре, пять. Цифры росли с каждой секундой, создавая иллюзию побега. Но он знал правду ещё до того, как увидел первые наросты на внутренней стороне обшивки.

Они не сбежали. Они просто перешли из одной части организма в другую.

— Это невозможно, — прошептала Гремлин, глядя на свой сканер. Прибор показывал температуру снаружи — минус двести семьдесят по Цельсию. Абсолютный вакуум. Условия, в которых не может существовать органическая жизнь. — Но они растут. Видите? Растут!

Действительно, по внутренней поверхности капсулы расползались знакомые узоры. Те самые органические наросты, что покрывали стены "Мнемозины". Но здесь, в герметичном пространстве спасательной капсулы, их появление нарушало все законы физики.

Маргарет сидела в углу, её щупальца подрагивали в такт пульсации наростов.

— Вы думаете категориями физического пространства, — сказала она устало. — Расстояние, температура, вакуум. Но архив существует в информационном континууме. Мы были внутри него. Прикасались к его структурам. Дышали его воздухом. И теперь несём его печать. Куда бы мы ни летели, часть нас остаётся там.

— Можно это остановить? — спросил Моряк, не отрывая взгляда от органов управления.

— Остановить? — Маргарет усмехнулась, но в усмешке не было веселья. — Можно ли остановить собственные воспоминания? Можно ли запретить нейронам формировать связи? Архив теперь часть вашей биологии. Вопрос только в том, как быстро эта часть поглотит остальное.

Волков хотел возразить, сказать что-то обнадёживающее. Но слова застряли в горле, потому что в этот момент он увидел невозможное.

"Персефона" висела рядом с капсулой. В десяти метрах, не больше. Родной корабль, с вмятинами от микрометеоритов, с выцветшей эмблемой на борту. Но это