Путь врат. Парень, который будет жить вечно - Фредерик Пол

любую минуту, – но может и забыть. А я не мог рисковать и допустить, чтобы молот горячего воздуха опустился на нашу красавицу.

Я попытался придумать способ запечатать шахту, может, снова сбросить в нее всю породу, но хоть мозг мой работал не очень хорошо, я понял, что это глупо.

Итак, единственный способ решения проблемы – нужно выйти наружу, на ветреную венерианскую погоду. Единственное утешение – ждать придется недолго. К тому же к долгому ожиданию мы не подготовлены. Приборы, отмечающие запасы необходимого для жизни, уже горели тревожным красным светом. Коченору следовало уже появиться.

Но его не было.

Мы с Дорри выбрались из иглу, закрыли вход и принялись ждать.

Я почувствовал скрежет о шлем и обнаружил, что Дорри подключилась ко мне.

– Оди, я очень устала, – сказала она. Не жаловалась, просто сообщала факт, который, как она думает, мне нужно знать.

– Можете поспать, – ответил я. – Я подежурю. Коченор появится очень скоро, и я вас тогда разбужу.

Вероятно, она последовала моему совету, потому что легла, подождав, пока я снимал линию связи. Потом вытянулась и оставила меня спокойно размышлять.

Но я не был ей благодарен за эту возможность. Появившиеся у меня мысли не радовали.

Коченор по-прежнему не появлялся.

Я пытался вдуматься в смысл этого. Конечно, может быть масса причин для задержки. Он мог заблудиться. Его могли задержать военные. Он мог разбиться в самолете.

Но была и гораздо более отвратительная возможность, и мне она казалась все более вероятной.

Циферблат подсказал, что опоздание составляет уже пять часов, а приборы – что запасов воздуха и воды почти нет. Если бы мы несколько часов не дышали воздухом туннеля, сберегая тем самым запас в своих баках, мы были бы уже мертвы.

Коченор не может знать, что мы нашли пригодный для дыхания воздух в туннеле хичи. Он должен считать нас мертвыми.

Этот человек не солгал мне о себе. Он сказал, что не умеет проигрывать.

И потому решил и на этот раз не проиграть.

Несмотря на затуманенный мозг, я понимал, как это получилось. Когда положение стало критическим, в нем победил ублюдок. И разработал ход, который приводит к концу игры и дает ему выигрыш.

Я видел его так же ясно, словно находился с ним в самолете. Смотрит на часы, как подходит к концу наша жизнь. Готовит себе элегантный легкий ленч. Может быть, слушает до конца балет Чайковского, ожидая, пока мы умрем.

Меня эта мысль на самом деле не пугала. Я настолько близок к смерти, что технические различия меня не трогают… и настолько устал, что готов принять любой конец.

Но ведь я здесь не один.

Есть еще девушка. И единственная разумная мысль, которая задержалась в моем полуотравленном мозгу, была о том, что нечестно со стороны Коченора убивать нас обоих. Меня – да, согласен. Я видел, что с его точки зрения мною вполне можно пожертвовать. Но не ею!

Я понял, что должен что-то сделать. Поразмыслив, я начал толкать ее скафандр, пока она не пошевельнулась. С большими усилиями я дал ей понять, что она должна вернуться в туннель. Там она, по крайней мере, сможет дышать.

Потом я принялся готовиться к приему Коченора.

Есть два обстоятельства, которых он не знает. Он не знает, что мы нашли пригодный для дыхания воздух, и он не знает, что я могу раздобыть дополнительную энергию из батарей бурильной установки.

Несмотря на ярость, я способен был мыслить последовательно. Я могу застать его врасплох – если он не задержится слишком надолго. Еще несколько часов я проживу…

И когда он вернется, ожидая увидеть нас мертвыми, вернется за наградой, которую мы для него добыли, он найдет меня ждущим.

* * *

Так он и поступил.

Для него, должно быть, было ужасным шоком, когда он через шлюз вошел в иглу, держа в руке гаечный ключ, склонился ко мне и обнаружил, что я жив и могу двигаться. Ведь он ожидал найти только поджаренное мясо.

Если у меня и были какие-нибудь сомнения, они тут же рассеялись: он сразу попытался ударить меня по шлему. Возраст, сломанная нога и удивление нисколько не замедлили его реакцию. Но ему пришлось поменять позу в тесном пространстве, чтобы получше замахнуться, а я, будучи не только живым, но и готовым, успел откатиться. А в руках у меня уже было наготове сверло.

Оно пришлось ему прямо в грудь.

Я не видел его лица, но могу представить себе выражение.

После этого оставалось только сделать одновременно пять или шесть невозможных дел. Поднять Дорри из туннеля и переправить ее в самолет. Подняться вслед за ней, закрыть шлюз и наметить курс. Все эти невозможные дела… и еще одно, труднее остальных, но очень важное для меня. Дорри не понимала, зачем мне на борту тело Коченора. Наверное, решила, что это из почтения к мертвому, а я не стал ей объяснять.

Я едва успел выровнять самолет при посадке, но мы сидели в скафандрах и были привязаны, а когда наземная команда Веретена пришла взглянуть, мы с Дорри были еще живы.

13

Вначале пришлось латать меня и три дня насыщать организм водой, прежде чем можно было ставить новую печень. Удивительно, как она пережила все испытания, но ее сразу извлекли, поместили в питательный раствор, как только смогли до нее добраться. И к тому времени, как я был готов к операции, ее аллергическую натуру укротили, и это была печень не хуже других – достаточно хороша, чтобы сохранить мне жизнь.

Большую часть времени я провел под наркозом. Знахари пробуждали меня на несколько часов, чтобы научить, как управлять своим новым приобретением; они говорили, что нет смысла ставить мне новую печень, если я не сумею с нею справиться; другие люди будили меня, чтобы задать вопросы, но я все равно был в полусонном состоянии. Да я тогда и не хотел просыпаться. Бодрствование – это болезнь, боль, зуд. Хотел бы я, чтобы вернулись добрые старые дни. Тогда бы меня накачали анестезией, пока не закончили. Но, конечно, в добрые старые дни я бы просто умер.

Но на четвертый день я почти не испытывал боли – ну, конечно, когда не двигался. И мне разрешили принимать жидкости через рот, а не другими путями.

Я понял, что останусь жив. Очень хорошая новость, и, когда я в нее поверил, меня начало интересовать окружающее.

Знахарская находилась в весеннем настроении, и мне это понравилось. Конечно, никаких времен года в Веретене нет, но знахари