Очень странные миры - Евгений Иванович Филенко

время как на Земле столько интересных вещей, на которые никакой жизни не достанет!

– От вас ли я слышу?! – воскликнула Руточка, присаживаясь на скамейку напротив.

– Ну, я-то – особый случай, исключение из правил, оные правила только подтверждающее… Собственно говоря, я отчего-то был убежден, что он никогда не вернется, с того самого момента, когда он сообщил мне о своем отбытии.

– И что же? – спросила Руточка и тотчас же нахохлилась. – Уж договаривайте, не чинитесь.

– А то, – сказал Григорий Матвеевич, – что я позволил себе неописуемую дерзость занять его комнату кой-какими своими вещами.

– Дерзость и вправду неописуемая! – объявила Руточка. – Я бы даже назвала это поразительной бесцеремонностью с вашей стороны! Будь я менее разборчива в выражениях, я бы даже назвала это свинством. Вам что, тесно в своем коттедже?!

– Но ведь все это легко можно будет прибрать, – сказал Григорий Матвеевич в замешательстве. – Как только сведения о его приближении подтвердятся…

– Можно подумать, что надвигается какое-то стихийное бедствие, – фыркнула Руточка. – Цунами, тайфун… не знаю, что там еще способно вас запугать… нуль-поток…

– Ничто, – с печалью в голосе сказал Григорий Матвеевич. – Ничто уже не способно меня запугать в этой Галактике. Все, что в ней было страшного, я уже повидал, и не по разу, увы мне. И даже Консула я не страшусь, с его скверными манерами и гнусной привычкой совать нос во все дела.

– Доешьте мясо! – потребовала Руточка.

– Не хочу, – капризно ответил Григорий Матвеевич. – Полкан доест. А я лучше чаю выпью.

– Ну и напрасно. Я сама свинку готовила, по-степному!

– Это-то и настораживает.

– Ходят слухи, – заметила Руточка, привычно пропуская шпильку мимо ушей, – что он стал гораздо более покладистым. Что он чуть ли даже не завел семью!

– Семья – это последнее, что способно сделать человека покладистым, – философски заявил Григорий Матвеевич.

– Ой-ой! – засмеялась Руточка. – Вам-то откуда знать?!

– Так ведь сама посуди, – сказал Григорий Матвеевич, оживляясь. – Возьмем, для примера, меня. Я человек не семейный, и никогда таковым не был. Мне все эти фантазии противопоказаны. Видела ли ты в своей жизни кого-то могущего превзойти меня в чуткости, доброте и такте? Или возьмем ту же тебя…

– Не нужно меня брать, – воспротестовала Руточка. – Я хочу иметь семью, и у меня будет семья. У меня будет пятеро детей – вот вам всем!

– Ну что же, бог в помощь, – проворчал Григорий Матвеевич. – А теперь ступай, займись чем-нибудь полезным. Хотя бы тем же созданием семьи. Пять детей – это не шутка, здесь нужно поторопиться. Да и мне еще многое нужно успеть… а то, не ровен час, и впрямь рухнет на голову этот несносный юнец, и все пойдет прахом, и никто уже не будет в состоянии решать свои проблемы, а, напротив, все только и будут решать исключительно проблемы Консула.

Воспользовавшись всеобщей рассеянностью, к столу неспешно приблизился пожилой пес Полкан и овладел давно остывшим куском свинины по-степному.

* * *

– Он возвращается, – сказала янтайрн Авлур Этхоэш Эограпп, первый супердиректор Департамента внешней разведки Светлой Руки Эхайнора. Ее жесткое, обычно надменное лицо, сейчас будто светилось изнутри трудно скрываемой радостью.

– Возвращается? – равнодушно переспросил Нигидмешт Нишортунн, верховный властитель Светлой Руки, не поднимая глаз от какого-то древнего манускрипта, распахнутого на середине, в зеленоватом от времени, едва ли не замшелом переплете из кожи, о происхождении которой не хотелось и задумываться. – Когда? А самое главное – куда? И отчего мне докладывают об этом только теперь?

– Мы не были уверены, – ответила Эограпп. – Но теперь наши источники подтвердили это окончательно. Он впервые за полтора года покинул пределы Маудзариэн…

– Земля! – осадил ее Нишортунн. – Называйте этот мир Землей. Это их мир, и он никогда не будет принадлежать нам – что бы некоторые авантюристы себе ни воображали… Как вы знаете, они называют Эхайнор – Эхайнором, и никак иначе.

– Мой язык не поворачивается… – Эограпп уловила холодное недоумение в обратившихся к ней янтарных глазах властителя и поспешила уточнить: – Я не настолько хорошо владею языком этлауков, как вы, мой господин, и все эти чудовищные фонемы порой неподвластны моему языку.

– И все же постарайтесь освоить трудные фонемы, – строго сказал Нишортунн. – Кто из нас двоих стажировался у цмортенгов, я или вы? – Эограпп недоумевающе приподняла бровь, и он поспешил сделать необходимое уточнение: – Ну, хорошо, допустим, мы оба… но кто из нас двоих ксенолог? И мне не нравится, когда в моем присутствии употребляют термин «этлаук», запомните это. Что вы стоите? Я и без того знаю, что у вас отменный рост, в особенности для женщины…

– Да, мой господин, – сказала Эограпп самым смиренным тоном, на какой только была способна, и неловко умостилась на краешке раритетного кресла, изготовленного, по слухам, из костей одного из последних драконов. «Еще пять лет назад, – подумала она, – гекхайану было безразлично, женщина перед ним или мужчина, главное – чтобы стояли навытяжку и не прекословили. И я не уверена, что такие метаморфозы непременно к лучшему…» – Хотя в последнее время и в свете новых веяний во внешней политике этот термин в значительной степени утратил прежние уничижительные коннотации.

– Однако же придумайте ему замену, наконец, – отрезал Нишортунн и бережно, двумя руками, перевернул страницу. – Исследуйте наиболее распространенные земные языки, благо их там предостаточно, и подберите приемлемый эквивалент, созвучный какому-нибудь термину нашего родного эххэга, несущему позитивную смысловую нагрузку. Проведите кампанию по его пропаганде в средствах массовой информации – не мне вас учить. Чем вы там занимаетесь, в своем Департаменте, с тех пор, как мы отказались от доктрины агрессивной экспансии?.. Кстати, вот что: когда Консул… – Он перехватил изумленное движение бровей собеседницы. «Что ж, мы квиты, моя госпожа!» – Гм… когда четвертый т'гард Лихлэбр ступит на поверхность любого из миров Эхайнора, вы должны быть первой, кто окажется рядом с ним.

– Так велит мой долг, – кротко промолвила Эограпп, опуская глаза. Ее смуглые скулы обострились.

«Поразительно, – подумал Нишортунн. – Вдруг выясняется, что эту злобную стерву, готовую по моему приказу распустить на ленточки самого сильного воина, можно повергнуть в смущение! Чем же подкупил ее этот этлаук? Чем он подкупил всех нас? Чем вообще они нас подкупают?» Он вдруг подумал, что слишком долго, вот уже часов шесть, не меньше, не говорил с возлюбленнейшей из женщин. С женщиной-этлауком по имени Ольга.

– Превосходно, – сказал Нишортунн