Реликт - Василий Головачёв

– Ну и что решили уважаемые члены капитула [82] насчет блудного Вседержителя?

– Вы о Конструкторе? – вежливо спросил Железовский.

– О нем, болезном.

– СЭКОН предложил жесткую программу под названием «Предупреждение Титаника».

– Весьма недвусмысленное название. Подробности?

Комиссар отмолчался, и ответил Эрберг:

– Две сотни излучателей начинают работать синхронно, создавая на пути Конструктора плотный энергетический конус. Если это его не остановит, следующий щит будет из антиматерии. Последним в программе стоит квагма-заслон [83].

Грехов прищурился. Ему не надо было объяснять, что такое квагма-заслон – возбуждение и усилие колебаний вакуума, сопровождающихся рождением «голых» кварков.

– Вы считаете, что эти ваши действия смогут остановить Конструктора?

– А вы считаете, не смогут? – осведомился Эрберг. – Ни одно материальное тело не способно выдержать кипение кварковой «пены». Уничтожить Конструктора мы, конечно, не сможем, но почувствовать боль заставим.

– Ясно. Рисковые ребята в СЭКОНе, если строят свои прогнозы на энтимеме [84], забывая, к чему приводят поспешные обобщения. Ведь уже все убедились, что Конструктор – не просто материальное тело и на него не распространяются законы физики. Он живет по своим законам. Известно ли вам, что каждый физически реализуемый сигнал ограничен по мощности, в том числе и энергетический импульс типа «суперструнного» возбуждения вакуума? Так вот для уничтожения Конструктора необходим энергоимпульс бесконечной мощности!

– Чушь! – вырвалось у Эрберга, однако он тут же поправился: – Извините, но я математик, и ваше высказывание для меня – что красная тряпка для быка, чисто дилетантское заявление.

Грехов хмуро улыбнулся, ответил иронично-спокойным взглядом Железовскому, указал на пустующее кресло:

– Разрешите посидеть тут с вами? Не помешаю? Надо собраться с мыслями. Чего-то я не учитываю в своих экспериментах.

– А чем вы занимаетесь, если не секрет?

Грехов помолчал, заметил разрешающий кивок Железовского и сел в пустующее кресло.

– Хочу найти одного приятеля, спросить его о Берестове.

– А полномочия?

– Оставь, Ингвар, – мысленно одернул Эрберга комиссар. – У него карт-бланш Совета безопасности. Да и при чем тут полномочия?

В глазах Грехова промелькнула насмешливая искра; несмотря на отсутствие пси-рации, он услышал реплику, но заговорил о другом:

– Аристарх, я тоже сожалею, что не смог отговорить Берестова от визита, его миссия с самого начала была обречена на провал, ибо любой орган Конструктора – если воспользоваться земной терминологией – это область пространства огромной информационной емкости, и выдержать гигантское давление информации ни один человек не может… хотя у Берестова шанс был, все-таки в нем проклюнулся интрасенс.

– Что же вы не доказали этого еще тогда, до запуска послов? – хмыкнул Эрберг.

– Мне не поверили бы. А времени на подробный футур-анализ у вас не было.

– Что правда, то правда, – кивнул Эрберг и замер. – Простите, я на связи.

Железовский выслушал сообщение о появлении еще одного пакета роидов в сопровождении серого призрака, глянул на Грехова:

– Зачем вам связь с призраками? Вряд ли только для выяснения судьбы Ратибора.

– Не только. – Проконсул заговорил не сразу. – Меня интересуют кое-какие философские аспекты бытия.

– Какие, если не секрет?

Грехов удивленно посмотрел на комиссара, потом понял и улыбнулся с какой-то глубоко затаенной жалостью, обращенной тем не менее не к Железовскому, а неизвестно к кому.

– И что есть разум? И что есть любовь? И что есть жизнь?

Железовский улыбнулся в ответ, он тоже читал «Листья травы» Уолта Уитмена.

В разговор то и дело вмешивались голоса дежурных, командиров погранпостов, оперативных групп, исследовательских отрядов, инков, управляющих всем непрерывно маневрирующим флотом и контролирующих сложнейшую систему взаимодействия включенных в работу коллективов, поэтому комиссар предложил Грехову надеть пси-радио, чтобы каждый раз не извиняться за молчание. Проконсул молча включил кресло и подсоединился к тревожному каналу компьютерной связи в тот момент, когда Мартин сообщил о появлении нового конвоя, как стали называть пограничники редкие группки роидов и серых призраков. Группы эти действительно напоминали конвои: впереди мчался призрак, за ним корабль чужан, и замыкал колонну еще один серый призрак, а то и два. Конвои обычно появлялись из глубин пространства и выходили в лоб Конструктору, словно шли на таран, а Конструктор после столкновения «включал прожектор» – из района падения корабля роидов вырастал толстый, диаметром в километр, луч света.

Посмотрев картину столкновения, выведенную на обзорный виом, и выслушав идеи ученых по этому поводу, руководители погранвахты снова обратили внимание на собеседника, который вдруг попросил координатора сообщать ему новости о перемещении серых призраков.

– Индекс ВП? – спросил Мартин.

– Сто [85]. – Грехов кинул беглый взгляд на Эрберга, недовольного решением коллеги. – Прошу прощения, я не слишком злоупотребляю машинным обеспечением? Не хотелось бы ссылаться на необходимость каждого шага.

Командор вспомнил о карт-бланше и проглотил готовые вырваться возражения, признавая в душе, что работать Грехов не мешал.

– Если бдение в кресле можно назвать работой, – меланхолически отозвался Железовский мысленно.

– Работа работе рознь, – возразил Эрберг. – По мне лучше засыпать вулкан вручную, лопатой, чем сидеть на собственных нервах и дергаться от каждого шороха и скрипа.

– Стареешь, мастер, пора давать дорогу молодежи.

– На себя посмотри.

– Я и о себе говорю то же самое. Вернется Ратибор, уйду.

– Ты все еще веришь, что он вернется?

Железовский не ответил. Их разговор шел в личном диапазоне пси-связи, и Грехов его не слышал.

Эрберг вдруг оживился:

– Габриэль, это легенда или правда, что вы дважды попадали внутрь Конструктора?

– Правда, – ответил Грехов равнодушно.