Литания Длинного Солнца - Джин Родман Вулф

– И ошибаешься. Я совершенно серьезен. Помнишь, как доктор жалел, что ты не его креатура? Так знай: я вполне разделяю его сожаления. Будучи именно тем, кто требуется ему и его хозяевам, моим интересам ты соответствуешь даже лучше.

Казалось, горло Шелка сдавила невидимая рука.

– Ты хочешь, чтоб я принародно объявил тебя богом, советник? Сказал людям, что тебе надлежит воздавать высшие почести?

– Не только, не только! – сердечно, дружески, бархатно загремел из мрака Лемур. – Это-то вполне мог бы сделать – и сделал бы не задумываясь, по первому моему слову – и нынешний Пролокутор… либо, в случае надобности, я мог бы заменить его любым из сотни авгуров, готовых на то же самое.

– Сотни? Весьма сомневаюсь, – покачав головой, возразил Шелк. – Но, если даже ты прав, им никто не поверит.

– Именно! А вот ты – дело совсем иное. Его Высокомудрие стар. Его Высокомудрие может уйти из жизни хоть завтра. Далее город с удивлением, в небывалом восторге узнает, что преемником усопший назвал тебя, а ты объяснишь людям: Пас, дескать, воздерживался от ниспослания дождей из уважения ко мне. Дабы получить прощение, им нужно всего лишь оказать мне надлежащие почести. Со временем люди поймут, что я, именно я есть божество выше, могущественнее самого Паса, и… Неужели после всего мной рассказанного ты еще хоть сколько-нибудь верен ему, и Эхидне, и их исчадиям?

Шелк сокрушенно вздохнул:

– Слушая тебя, я осознал, сколь мало им верен. Твои кощунства достойны величайшего возмущения, однако я всего лишь шокирован, будто старая дева, случайно услышавшая ругань кухарки. Но, видишь ли, мне довелось повстречаться с истинным божеством, с Иносущим…

Журавль неудержимо заржал.

– И с истинной богиней, Кипридой, а посему божественность знакома мне и на вид, и на слух, и на ощупь. А еще ты, советник, сознался кое в чем, оставленном мною без должного внимания…

– В чем же именно? – осведомился Лемур.

В голосе советника впервые зазвучали нотки серьезной, смертельно опасной угрозы.

– В том, что ты не хем. Конечно, я не из числа невежественных, узколобых био, кичащихся мнимым превосходством над хемами, но знаю…

– Лжешь!

Вдвойне ужасающий в темноте, клинок азота рассек план бытия, словно бумажный лист, мелькнув над самым ухом Шелка, отдался в каждой клетке его тела страхом, какого не внушит ничто – ничто из сущего во вселенной.

– Ты ж нас утопишь! – заорал Журавль по ту сторону комнаты.

В тот же миг судно качнулось, вздрогнуло. Осыпанный градом хлопьев горящей краски пополам с крупицами добела раскаленной стали, Шелк в ужасе отпрянул назад.

– Так вот, сделал это, патера, некто, родившийся биологическим человеком. Человек, ставший более чем человеком.

Во мраке раздался звон наподобие звона молота о наковальню.

– Я – биологический человек и в то же время бог.

Кошмарная дизъюнкция, нанесшая рану самой ткани вселенной, исчезла как не бывало.

– Благодарю тебя, – едва переводя дух, прохрипел Шелк. – Благодарю от всего сердца. Будь добр, не делай так больше.

Неистовая тряска унялась, сменившись мерной, едва заметной вибрацией, и во мраке вновь засияла неярким светом рука советника Лемура. Стоило ему разжать ладонь, рукоять азота мягко, послушно скользнула за отворот рукава.

У койки глухо шлепнулся на пол саквояж Журавля.

– А сам ты, значит, внутри?

– А отчего ты о сем спрашиваешь? – с прежней задушевностью в голосе откликнулся Лемур.

– Из чистого любопытства. Мне тут подумалось: может, это у тебя что-то наподобие конфликт-лат, только лучше?

– Безусловно, подобное представляло бы существенный интерес для твоих хозяев в правительстве… э-э?

– Палюстрии.

– Нет, нет, никак не Палюстрии. Ряд городов мы со счетов уже сбросили, и Палюстрию в том числе. Вскоре тебе вместе с патерой Шелком предстоит послужить Вирону, а на службе придется быть более откровенным. Ну а покамест довольно с тебя того, что я нахожусь в другой части этой лодки… и может быть, по завершении текущих дел даже покажу где.

– Послужить Вирону… то есть тебе?

– У нас, богов, имен предостаточно. Ну а ты, патера, можешь не волноваться насчет дамы сердца из прошлого. В данный момент она присматривает за пациентом доктора Журавля и тревожится о тебе.

– В твоей речи немало старомодных оборотов, – заметил из темноты Журавль. – Сколько тебе лет, советник?

– А сколько, по-твоему? – осведомился Лемур, протянув вперед засветившуюся ладонь. – У вас, докторов, о многом принято судить по степени дрожания рук. Присмотрись же, вынеси суждение.

– Ты занимал немалые должности при двух кальдах, а последний из них умер двадцать два года назад. Естественно, мы задались вопросом…

– «Мы»? В Палюстрии? Да-да, естественно, в Палюстрии. Задались. Что ж, взглянув на меня в другом месте, ты сможешь составить на сей счет собственное мнение, и я выслушаю его с интересом. А что скажешь ты, патера? Неужто тебя все это нимало не удивляет?

– Что? – Обнаружив, что его руки трясутся на зависть любому старцу, Шелк поспешил спрятать их в карманы. – Ах да, да: вполне возможно, ты – био с набором протезов, как наша майтера Роза… но каким образом можешь находиться в другой части сей лодки, я не понимаю.

– Точно таким же, каким стекло передает тебе изображение комнаты на другой, противоположной окраине города. Точно таким же, каким Священное Окно показало тебе подложный образ женщины, мертвой вот уж три сотни лет, и убедило тебя, что ты удостоился разговора с одной из меньших богинь, – хмыкнув, пояснил Лемур. – Однако я уже потратил впустую чересчур много времени, тогда как пациент доктора Журавля лежит при смерти.

С этими словами он подкинул на источающей свет ладони иглострел Гиацинт.

– Вот плата, запрошенная доктором Журавлем. Доктор, от тебя требуется взглянуть на пациента. Чтоб отработать плату, достаточно лишь осмотреть его и сообщить ему правду. Надеюсь, сообщение пациентам всей правды об их состоянии не противоречит медицинской этике?

– Нет.

– Одно время я думал, что это наверняка идет с нею вразрез. Этот, четвертый мой пленник также шпион и тяжело ранен. Что скажешь? Согласен?

– А после этого ты покончишь и со мною, и с Шелком, – фыркнув, резюмировал Журавль. – Ладно. Жил коновалом, а стало быть, раз уж пришла пора помереть, таковым и помру.

– Ну что ты, вы оба останетесь жить, – заверил его Лемур, – поскольку вскоре сделаетесь просто прелесть какими сговорчивыми. Я мог бы добиться этого хоть сейчас, если бы пожелал, но пока что вы мне куда полезнее как оппоненты… не стану говорить «враги». Видите ли, тому, четвертому пленнику я сказал, что доктор, который его осмотрит, и авгур, который отпустит ему грехи, не из моих друзей. Что оба они, напротив, почитают за благо интриговать супротив возглавляемого мною правительства.

Рука Лемура вспыхнула ярким светом от плеча до кисти, и на раскрытую им ладонь, словно зверек, выскользнул крохотный, позолоченный, украшенный гравировкой иглострел Гиацинт.

– Прошу, Твое Высокомудрие, – сказал