Гребень волны - Евгений Иванович Филенко

умение, все силы без остатка. Вот бы попасть в страйдеры, как Игорь! Это на пределе, для настоящих мужчин. Передний край, тонкая жердочка над пропастью… Но страйдеры улетают надолго. Иногда на годы. Случается – и навсегда.

– Нет… Не хочу! Ненавижу это слово «навсегда»! Обещай мне, что ты будешь ВСЕГДА возвращаться ко мне. Обещаешь?

– Обещаю, – улыбнулся Костя. –

Если бы после встречи

Расставаний

Не бывало,

Наверное, тогда бы

Ты меня не любила.[2]

– Что тут смешного?.. Ну вот, пожалуйста, сейчас зареву, – сердито сказала Юлия.

– Юлька! – закричал Костя, бросаясь в кабину. – Да ты что?! Из-за меня?

– А то из-за кого же!

– Ну, не надо, – попросил Костя, прижимая ее к себе. – Я же еще тут. И у нас все будет прекрасно. А хочешь, я тебе спою? Только ты не пугайся. Или на ушах станцую?

– Хочу, – сказала девушка и всхлипнула.

Интерлюдия

Земля

По улице шел клоун и вовсю дурачился. Поминутно запинался за собственные просторные ботинки, с приготовленными на все случаи жизни прибаутками встревал в каждый разговор, корчил рожи тем, до кого не мог добраться. При нем был огромный полупрозрачный мяч с нарисованной пестрой физиономией, в точности воспроизводившей клоунский грим. Мяч жил своей жизнью, независимо от воли хозяина, артачился, выскакивал из его объятий и летел в сторону случайных прохожих. Те со смехом подыгрывали клоуну: отпихивали норовистый мяч обратно или уворачивались от него в меру ловкости… За какие-то минуты уличный чудак успел рассказать свой анекдот и выслушать ответный в одной компании, спеть ерническую песенку-нескладуху в другой, поплясать с двумя сосредоточенными, лишь недавно выучившимися ходить близнецами, похоже передразнить грустную девушку за столиком летнего кафе и пробудить на ее лице тень улыбки – впрочем, скоро угасшую.

Кратов сидел через два ряда столиков от девушки и вот уже полчаса набирался смелости подойти к ней и расспросить о причинах дурного настроения в такой ясный день. Более всего ему мешало сознание того, что и сам он, верно, выглядел не слишком-то жизнерадостно. И потом, бывают минуты, когда никакие усилия окружающих не способны вернуть доброе расположение духа, никого не хочется видеть и ничего не можется делать… Но, с другой стороны, если есть острое желание побыть в одиночестве, то городские улицы для этого не самое подходящее место. Следовательно, хмурая девушка все же нуждается в обществе и даже, возможно, ищет поддержки.

Удовлетворенный такой логикой, Кратов набрал в грудь побольше воздуха и уже совсем было отважился встать из плетеного кресла. Но в этот миг боковым зрением заметил летящий в его сторону строптивый клоунский мяч.

Рука сама собой вскинулась навстречу нежданной угрозе. Напоровшись на сомкнувшиеся в наконечник копья пальцы, мяч с грохотом взорвался. В воздухе распустилось облачко розового дыма. Оттуда, неумело трепыхая крылышками, на столик перед самым носом Кратова выпал чистенький белый петушок, озадаченно кукарекнул и присел на гузку.

– Ну, что же ты, – укоризненно сказал клоун, снимая с баклажанно-лилового носа вялый лоскуток от лопнувшего мяча. – Неужели напугался? Куда я теперь без мяча…

Он бухнулся в кресло напротив предельно смущенного Кратова, поманил пальцем квелого петушка, но тот отрицательно покрутил головой.

– Я т-тебя! – притворно рассердился клоун.

Петух неохотно привстал, из-под него выкатилось голубое, отчего-то круглое яйцо с шутовской личиной на боку.

– А ведь ты нездешний, – заметил клоун.

– Верно, – кивнул Кратов. – Я прилетел только вчера.

– Издалека?

– Со Сфазиса.

– Где это?

– Моя фамилия Кратов, – помолчав, сказал Кратов.

Клоун пожал плечами.

– А моя – Астахов, – сказал он. – Вообще-то я медик. У тебя ничего не болит? Что-то мне цвет твоего лица не нравится. Непривычный.

– На себя посмотри, – хмыкнул Кратов.

Астахов покосился в собственную ладонь, словно в зеркальце, поправил нос и взбил рыжие патлы.

– Блеск, – произнес он с удовлетворением. – Как живой. Вообрази: просыпаюсь утром и чувствую, что сейчас в мою дурную башку придет решение. Что вот-вот, с минуты на минуту я поймаю этот дьяволов гиперфактор трансляции за хвост. Или, там, за хобот. Знаешь, я даже дышать перестал. Лежу с закрытыми глазами и жду…

– Поймал? – с интересом спросил Кратов.

– Минут двадцать пролежал, – сказал Астахов горделиво. – И только он, скалдырник, забрезжил в тумане, я его – хвать!.. Ты как, представляешь, о чем речь?

– Трансляция – это что-то из лингвистики, – неуверенно предположил Кратов.

– Возможно. Но вообще-то это генетика. Так вот, поймал я его, утрамбовал, ленточкой с бантиком перевязал, всех друзей обтрезвонил. Ну, говорят они мне, ты, Степан, голова. Ты, говорят, нам целый месяц выгадал. Как начали меня хором славить! Выглянул я в окно – люди куда-то спешат, серьезные, скучные, никому и дела нет до моего гиперфактора. Нет, думаю, так просто вы не уйдете. Сейчас вы у меня, голубчики, развеселитесь!.. – он потыкал пальцем заметно увеличившееся в размерах яйцо, из которого, по-видимому, должен был произрасти новый мяч. – Так ты не ответил на мой вопрос.

– У меня загар особенный, – пояснил Кратов. – Космический.

– Получается, ты оттуда? – Астахов наморщил лоб. – Ах, Сфазис… Боже мой, так ты ксенолог, как же я сразу не догадался! Слушай, – сказал он доверительно. – Очень жаль, что у тебя ничего не болит. Я бы тебя в два счета вылечил. Вы, ксенологи, всегда аномально здоровые. А я очень хороший медик, но никто об этом не знает. Представляешь, какая тоска: уйма людей, и ни у кого ничего не болит! Я потому и в генетику ударился, там есть еще где разгуляться. Вон, близнецы все еще рождаются, я как раз за ними наблюдаю. Может быть, у тебя в генах что-нибудь не так? А то я бы выправил… Нас, медиков, на город была тысяча с лишним человек, сейчас больше половины к вам в Галактику подалось – там травматизм выше. А остальные от скуки выбрали всю исследовательскую тематику на три года вперед, я едва успел себе гиперфакторы отхватить. К концу сезона все, сколько их есть, изловлю, и если в этом городе никто не заболеет сыпным тифом, сам себе привью какую-нибудь дрянь. Ну, не хочу я никуда с Земли! Не лежит у меня сердце к межзвездному эфиру, что же мне делать?.. Все равно твой вид мне не нравится. Какой-то ты неприкаянный. У тебя в городе есть знакомые?

– Ни души.

– Так ты что же – совсем один?!

– У меня в Садовом Поясе живет мама. Я, собственно, у нее остановился.

– Блеск! – обрадовался Астахов. – Как тебя… Кратов! Мы этой ночью решили учинить налет на озера, отпраздновать мой гиперфактор. Мы бы и днем туда улетели,