Месть человеческая – Том I. - Алексей Фокович Фоков

Детям нужно встраиваться в общество, человек — априори существо адаптивное и конформистское, и я хочу, чтобы мои дети заняли достойное положение, а не сгорели в огне бунтарства.

Стены барака, быстро выдавили из голов моих дочек, мятежные мысли, а исчезновение из класса пары мальчиков, открыто споривших с учителями, стало вполне наглядным уроком.

Моя супруга, моя звёздочка, смогла объяснить детям, что победители имеют право на всё с побеждёнными. То, что нас спрятали в концлагере подальше от войны, — это милость, за которую нужно быть благодарным.

В лагере показывали, что мои Кланычи натворили при отступлении из Уроберга. Слава всем Богам, это не напоминают нам слишком часто.

Машина с операторами просто ехала по центральной улице и снимала трупы, распятые на стенах домов. Голые, прикреплённые за руки и ноги к фасаду, старики, женщины, дети. Горы трупов на перекрёстках и несколько человек, им самим непонятно как, выживших из двухсоттысячного города.

А я мог бы рассказать, как дредноут Клана Ред семь суток расстреливал из орудий типа «Разрушитель», мою родную планету, снося города с жителями.

Я никого не осуждаю, в Гражданской войне нет пощады, мы бы на их месте поступили бы так же.

Так что, пережив тоску лагерей, девчонки окунулись в нормальную жизнь и обзавелись подружками, а за старшенькой, кажется, ухаживает мальчик.

Жизнь продолжается, хоть и не такая, как думалось.

Знать бы, что меня ждёт за дверьми кабинета Куратора…

Внеочередной вызов – хорошего мало.

Секретарша, дама лет сорока, в строгом костюме, с роговыми очками, но с ярко напомаженными губками, пригласила внутрь кабинета.

Я небрежно поблагодарил её и вошёл.

Душа уходит в пятки каждый раз, когда переступаю порог.

Нет, ничего страшного или отдалённо напоминающую камеру пыток нет, наоборот, комната очень светлая, яркая, залитая утренним светом.

Обычно такого не бывает в рядовых офисах, но у Куратора доминирует не начальственный стол или стеллажи с книгами, вовсе нет, здесь царица всему – окно.

Огромное окно во всю стену кабинета, выходящую на городскую набережную Троонсвиля.

Я как-то набрался храбрости и на очередной встрече спросил, зачем в офисе огромное окно, отвлекающее внимание посетителей, Куратор просто ответил:

«Свет — это новая надежда, а вид из окна — символ, что мир прекрасен, и жизнь не кончается поражением, любому человеку есть ради чего жить.»;

Прав полностью, для меня свет в окошке семья, и мне есть ради чего жить.

На хозяйском месте сидел Куратор, обычный простолюдин.

Невысокий, благообразный мужчина азиатской внешности с коротко подстриженной бородкой, абсолютно белой, и проницательными узкими глазами.

Он принял меня вполне душевно и ласково, встал из-за стола, первым протянул руку, глаза лучились мудростью и добротой.

— Рад видеть у себя в гостях — слово прозвучало с небольшим нажимом, показывая, что встреча не официальная, — моего дорогого друга Жана.

Я немного успокоился, это добрый знак.

— Я всегда рад видеть вас, господин Сон Тай.

— Жан, ну к чему такая официальщина, я Вас пригласил, можно сказать, в гости. Сколько раз говорить, что зовите меня Джон. Вы уже не заключённый, а достойный член общества.

— Конечно, Джон, всегда забываю, что уже три года прошло! — я принял предложенные правила игры при посторонних.

За столом сидели два человека. Если Дядюшку Тай, легко можно принять за аристократа, то эту парочку пускали в дома Клановичей, только через задний ход.

Классическая иллюстрация из учебника антропологии для старших классов школы, типичные простолюдины. Лица лишены тени благородства, одежда не взыскательная, однотонные футболки и штаны. Полностью безликие и нечем не выделяющиеся из толпы личности.

Хозяин кабинета их полная противоположность.

Скроенный по фигуре пиджак. Высококачественный арнаутский лён. Неброский, но в то же время светлый цвет ткани. Белая рубашка. Яркая деталь – шёлковый шейный платок.

Дядюшка Тай умеет надевать костюмы не хуже меня, с врождённой элегантностью, а что лучше меня он носит – это мундиры.

Я с ним познакомился в лагере, он тогда ходил тёмно-зелёном мундире сил специальных операций Совета.

— Как время летит уже три года, как Гражданская кончилась. Как Супруга? Как дочки? Наверное, уже красавицы выросли, не думали об Университете? На Нью-Сиднее прекрасный университет, лучший в этом секторе 134 место в рейтинге, Комиссия всегда готова помочь с поступлением.

— О, спасибо Джон, но я так привык к своим девочкам, да и они боятся уезжать далеко от дома, но в любом случае спасибо за щедрое предложение, мы подумаем, времени ещё много.

Не нравится мне интерес Комиссии к детям.

— Да, конечно, у нас времени много, но подумать о будущем детей не помешает, — Куратор представил мне до этого сидящих молча за столом мужчин — позвольте представить Вашего коллегу, начальника медицинской службы Бродяг нашего сектора.

Сидящий за столом мужчина с непринятым лицом аскета, встал и протянул руку.

Сухая жёсткая ладонь, крепкое пожатие, переход к делу без вступлений.

— Я читал Вашу диссертацию вопрос интересный, но, — аскет, на мгновенье задумался, подбирая слова, — но не хочу вдаваться в подробности. Считаю тему исследований неактуальной.

— Глава Медицинского центра Нью-Тасмании. Мне рекомендовали Вас как неплохого микрохирурга. — самостоятельно представился желтоватый толстячок с жидкими усиками, сидящий рядом.

Вставать или протягивать руку для приветствий он посчитал излишним.

Равно как и называть свои имена.

Как минимум это неприлично!

— Ну зачем сразу так приступать к делу, давайте присядем, в ногах правды нет.

В дверь просочилась секретарша и поставила перед каждым по чашке чая.

Усилием воли я скрыл удивление на лице. Я не слышал, чтобы Тай угощал чаем Клановичей.

В лагере про Кураторов ходили разные слухи. Всё, конечно, зависит от человека, но на эти должности откровенных садистов не берут, и тишком поговаривали только в отношении начальника лагеря, болтали, что ему нравились мальчики, после исчезновения двоих его тихо убрали с должности.

Надзиратели, остающиеся на дежурстве, часто после ужина вызывали одиноких женщин на собеседование вечерами, и до утра.

Разумеется, все всё понимали, женщины не против, нельзя ночи, проведённые не в бараке, ставить им в вину. Оставшись одна без Клана, вдова ищет опоры в победителях, и…

«…не судите и судимы не будете…»;

Женщина