Екатерина богданова - пансион-3

Сделала шаг по направлению к глазеющим на меня, но кто-то удержал, положив руку мне на плечо.

— Что ты чувствуешь? — спросил Рафэ, словно возвращая меня к реальности.

— Ненавижу тебя. Всех ненавижу, — не узнавая свой голос ответила я.

Я не успела выбрать на кого напасть в первую очередь — все убежали из помещения, подгоняемые Рафэ. Назойливые фрейлины пытались воспротивиться, но их вытолкали из комнаты, и я осталась одна.

Как же мне было хорошо одной, когда никто не смотрел, не ждал от меня решений и поступков, которые мне претили. Я упивалась одиночеством, наслаждаясь своей исключительностью и совершенностью. Меня переполняли сила и свобода.

Не знаю, сколько прошло времени, но идиллию моего существования нарушил звук приоткрывшейся двери. В комнату заглянул Анторин, — тот с кого начались все мои беды, тот, кого я ненавидела больше всех. Он не сказал ни слова. Лишь быстро положил что-то на пол и захлопнул дверь. Я подошла к двери и, не обращая внимания оставленный им предмет, прислушалась.

— Она совсем потеряла себя, — говорил Рафэ. — Если мы не пробудим в ней человека, то потеряем её навсегда.

— А кто говорил, что человек это отсталое существо? Может быть ты специально это с ней сделал? — разгневанно спросила кажется Дамон.

Как же я сейчас ненавидела эту наглую, беспринципную и аморальную девицу. Она всегда считала себя самой лучшей из фавориток, а в действительности была лишь самой корыстной и развязной.

— Я и сейчас считаю вас низшими по развитию, но то, что произошло с ней не имеет к этому никакого отношения, — проговорил Рафэ. — Она полностью переключилась на инстинкты и потеряла личностные качества. Превратилась в животное.

Как же он ошибался! Я прекрасно осознавала себя, но была свободна от слабостей и привязанностей. Как же это было упоительно — не чувствовать боли и тоски.

— Впусти меня, я попробую достучаться до неё, — потребовала назойливая и как всегда уверенная в чистоте своих помыслов Касиян.

И её я сейчас тоже ненавидела, за то, что всегда лживо улыбалась, когда мне было плохо, за фальшивые попытки убедить меня в том, что она всегда будет мне подругой. Ненавидела и не хотела видеть. Или нет! Пусть она войдёт, я с удовольствием сверну ей шею, чтобы больше никогда не видеть этого сочувствующего щенячьего взгляда.

— Она должна вспомнить зачем мы здесь. Только Карай смог бы достучаться до неё, но его здесь нет и не будет, если мы не вернём её, — произнёс Анторин и я вздрогнула от одного лишь имени — Карай.

Попятилась от двери и запнулась обо что-то. Упала, повернулась и подняла маленький портрет, с которого на меня смотрел мальчуган лет пяти — Карвин!

Чувства и воспоминания нахлынули сметающей всё на своём пути волной и я захлебнулась в них. Из глаз потекли слёзы, но утирая их, я увидела, что это не просто солёная вода, а вязкая чёрная субстанция, словно смола из раненого дерева, вытекающая из моих глаз.

Дверь приоткрылась и я прошептала, не поднимая головы:

— Входите, я уже почти в себе.

Когда, спустя пару часов, Рафэ осмотрел меня, оказалось, что во мне не осталось и следа антитумана. Из чего доминант сделал вывод, что мне не нужно внедрение — я и так без труда смогу сохранить свою целостность вне пространства, если возьму себя в руки и потренируюсь. А тренироваться мне предстояло в сфере чёрной материи, пока друзья переживают пытки трёх стадий внедрения.

Я хотела остаться и поддержать подруг, но доминарий был неумолим. Он буквально силой вытолкал меня из комнаты с кушетками и оставил наедине с чёрной сферой, заперев дверь, чтобы я не вернулась к друзьям.

Лишь мельком взглянув на враждебную клубящуюся субстанцию, я припала к двери и прислушалась.

— Было бы лучше снять эту маску, она будет мешать проводнику антитумана и герметичность может быть нарушена, — рассуждал Рафэ.

— Ну уж нет, — ответила Касиян. — Если я и умру, то при попытке ужиться с этой чёрной гадостью, а не по глупости надышавшись вашей отравы.

— Туман не отрава, а высшая форма нематериального, облечённого в материю, — патетично провозгласил одни из учёных, ассистировавших Рафэ.

— Да хоть древнее божество, дышать я им не могу, — заявила Ян.

— Снимите нижние крепления и перенаправьте подачу на надбровные трубки, — распорядился Рафэ. — Дозировку уменьшить и скорость подачи снизить до минимума. Она бездарь, сердце не выдержит резкого насыщения.

Я была готова начать стучать в дверь до тех пор, пока меня не впустят, но услышала раздражённый голос Касиян и замерла.

— Если вы сейчас же не начнёте, то я сама всё сделаю. Приступайте уже, — проговорила подруга и всё стихло.

А спустя несколько томительных мгновений ожидания я услышала дикий визг и грохот. Визг быстро оборвался, сменившись мычанием, и безэмоциональный голос учёного известил:

— Внедрение проходит по плану. Отклонений и отторжения не наблюдается.

— Жить будет, — пояснил Рафэ. — Готовьте следующую.

Я едва успела отскочить от двери, за секунду до того, как она распахнулась и доминарий вышел ко мне.

— Ты почему ещё не вошла в контакт с антитуманом? — строго спросил он. — Если не адаптируешься до окончания процедур, мы пойдём без тебя. И это существенно уменьшит шансы на успех. Туманный питает к тебе особую привязанность, ты избранница его доминантной части и только тебе под силу найти заставить его собраться, как в прямом, так и в переносном смысле. Так что живо к сфере!

Я даже не успела ответить, Рафэ вернулся в лабораторию и запер за собой дверь.

Но найти в себе силы отойти, не узнав, как перенесла внедрение Дамон, я не смогла. И, лишь услышав скупые комментарии одного из учёных о том, что всё идёт по плану, я повернулась к источающему холод и враждебность сгустку чёрной материи.

Я скорее подкрадывалась, а не подходила к сфере. Словно она была разумной и могла атаковать, заметив моё приближение. Но, как бы медленно я ни шла, расстояние всё сокращалось и сокращалось, пока я не оказалась на расстоянии вытянутой руки от непрерывно движущейся субстанции. Осторожно протянула руку, чтобы прикоснуться к сфере и дотронулась до неё кончиками пальцев. Всё тело пронзило резкой болью. Отдышавшись прислушалась к своим ощущениям и поняла, что это не боль — что-то другое. Пожалуй, так бы ощущался страх, если бы он был осязаемым. Но я не могла понять, мой ли это страх? Я чувствовала неприязнь, отторжение и недоверие, но не боялась. Так чей же страх заставил меня замереть перед клубком порождённого стараниями доминантов вещества?

Сосредоточилась и погрузила ладонь в упругую субстанцию. Я намеревалась подождать, пока рука привыкнет к ощущению чуждых моему миру холода и пустоты, но антитуман ждать не хотел. Меня буквально затянуло в этот сгусток чернильной темноты. Ненависть, злоба, отвращение, безысходность, тоска, отторжение — все эти и ещё множество других, не менее отталкивающих чувств захлестнули меня, лишая возможности думать, сопротивляться и дышать. Только оказавшись внутри сферы, я полностью осознала, что такое абсолютная пустота, ничто, растворяющее в себе всё сущее. И Карай сейчас был в такой пустоте, растворившись в ней и потеряв себя. Казалось, прошли века, прежде чем я осознала себя и начала бороться с холодным небытием.

Я словно продиралась сквозь липкую трясину, пытаясь вырваться и вздохнуть полной грудью. Жидкая пустота поддавалась неохотно и медленно, но ощущение насыщения свидетельствовало о том, что моя способность поглощать энергию действует. Хоть антитуман и был не магической энергией, а чем-то совершенно противоположным, я смогла расщепить и его. Сначала я почувствовала, что парю в пустоте, это ощущение постепенно переходило в падение, которое длилось и длилось. И вот, наконец, я упала на твёрдый пол. Приподнялась, опираясь на руки и едва снова чуть не упала. Руки скользили, потому, что я находилась в центре лужи горячей, чёрной, смолянистой субстанции.

— Ты что творишь, идиотка?! — злобно воскликнул кто-то.

Подняла взгляд и увидела побагровевшего от ярости Рафэ.

— Забавно, — прошептала обессилено.

— Забавно? Ты уничтожила плоды двух лет моей работы! — воскликнул доминарий.

— Ты выглядишь забавно, когда злишься. Весь такой бледный и бесцветный, а рожа красная, — поделилась впечатлениями я и потеряла сознание.

Пробуждение принесло невыносимую головную боль и сухость во рту.

— Пить, — прошептала, не открывая глаз.

Казалось, что движение век только усилит пульсирующую в затылке боль, которая не позволяла сосредоточиться и вспомнить, где я и что случилось.

— Ну конец-то, — проворчал кто-то рядом и мои веки бесцеремонно приподняли, рассматривая глаза.

— Уйди, кошмар, — вяло отмахнулась я от ненавистного бледного лица в обрамлении белых волос.