Нейронная одержимость - Александр Стаматин

У его крыльца потягивает пиво крепкий мужик средних лет. Мы ручкаемся без представлений и проходим внутрь. В очень тихий домик, который может принадлежать только одному человеку в этом шпиле.

— Вас, должно быть, смущает, что владыка улья обитает в обычном особняке? — негромко осведомляется Степан.

— Каждый имеет право на каприз, — столь же негромко отвечает Фёдор. Владыка косится на меня и я пожимаю плечом:

— Я вообще сбежал с улья, чтобы жить курьером в стопах.

Иерарх неожиданно широко улыбается.

— Да, наслышан о ваших приключениях. Но прежде чем перейдём к делам, сделаю вам важный экскурс в историю.

Фёдор было открывает рот, но осекается, увидев мой внимательный взгляд. Да, братец, в отличии от бывшего владельца тела — я уважаю историю. И особенно — как она влияет на людей. Если господарь и владыка шпиля готов нам рассказать байку — значит, она весьма важна для понимания ситуации.

— Вам не кажется шпиль несколько… незавершенным?

— В плёснах чаще говорят, что он был разрушен старой войной.

— Там много чего болтают лишнего, — ворчит брат.

— В этот раз, кузены, зерно истины в слухах есть. Мой прадед получил шпиль от Аврелиана Комнина за помощь во второй Тьме биомехов.

— Суровые были времена, если судить по летописям.

— Да, а если верить духу прадеда, обитающему в Порайске — то они даже немного оптимистичны. — Но не суть. Для сей истории же важно, что шпилем владел знатный великий род Мейендорфов, отпочковавшийся от Хитрово, и затмивший их. А ещё Каллиников, Уаров и прочие великие дома, часть из которых уже канула в Лету. Сейчас тяжело судить об этом, но Громовой Шпиль, как его называли раньше, был вторым по высоте после Золотого. И по богатству. Но однажды молния расколола верхушку шпиля, пожар уничтожил энграммные блоки и защитные невмы, оберегавшие местный участок Пургатории. И случилось восстание, которое уничтожило верхние ярусы, несколько знатных родов и всё левобережье внутри стены.

— Первая тьма биомехов.

— Комнины тогда были вынуждены взорвать мосты, — «припомнил» я.

— Верно. Для нашей истории же важно, что шпиль менял владельцев чаще, чем остальные. И каждый раз семьи пытались его восстановить в своём величии — от ярусов и контрфорсов до отделки и иссине-серой облицовки. И каждый раз бедствия приходили тогда, когда горделивые рода были увлечены внешним блеском, — Балагуров оглядел нас мрачным взглядом.

— Вы считаете, что шпиль проклят?

Господарь Башни Шутов в ответ лишь смеётся.

— Нет, что вы. А какой dfi взгляд на притчу, Адриан?

— Вы не стремитесь восстановить шпиль. Но если я верно сужу, — оглядываю обеденную залу, — убранство вашего дворца сделает честь по вкусу и цене многим великим родам. Я вижу тут известных художников прошлого, которые висят, как домашние акварели. Вон Леодр, вон кто-то из… — заминаюсь, но бросаюсь в омут, — кто-то из почти забытого движения конструктивистов, а вон нейротриптих Кана. Ваша стража отлично вооружена, а «ракушки» вибрируют от числа охранных невм. Значит, вы не хотите, чтобы вашу силу считали. Да простится мне дерзость, но возможно, вам нравится, пока вас считают повелителем руин и неотёсанных скоморохов.

Фёдор кисло усмехнулся. По мерам великородных, я только что сильно нагрубил предводителю уважаемого рода, за что могу повиснуть вниз головой.

— Браво. Вот поэтому, Фёдор, я и попросил тебя явиться с братом. Вроде шуты мы, а наглости как-то стало не хватать. Адриан, не «выкай» мне. Как-никак, кузены. Вина?

Киваю и рискую:

— Пива.

Степан с удивлением берёт вторую хрустальную кружку, но быстро берёт себя в руки.

— Мой великий род действительно не стремится показать свою силу. Мы богаче некоторых великих родов, вроде Уаров или Лаодикиев — но солиды не конвертировать в реальную мощь. Наёмники — хорошо в локальных схватках и единичных операциях.

— В степь их не пошлёшь, — замечает брат. — И громить чужие великие дома они готовы далеко не всегда.

— Но шпилевики — это обычная часть взросления молодёжи, — замечаю я и отпиваю пиво. Чертовски превосходный в своей нейтральности лагер. То, чего мне не хватало эти бешеные несколько дней. — И клапан выхода горячей крови, даже повзрослевшей. Почему вы их не привлекаете?

— Потому что их нет. Балагуровы настолько свыклись с маской скоморохов, что действительно ими становятся. И не важно, что многие из них, ещё сбиваясь в ватаги, учатся пускать кровь — у них нет той безумной дерзости, которую продемонстрировал ты и твои люди. Той дерзости, которая может пустить чёрную кровь Каллиников.

— Ты серьёзно рискуешь, озвучивая такие мысли.

— Именно поэтому я просил вас снять «ракушки». Более того, именно поэтому предложение, которое я озвучу, должно остаться только в вашей голове.

— Если это не навредит дому Комнинов.

— Естественно. Можете рассказать Константину. Но только ему.

— А…

— Не стоит.

— Могу я узнать, о чём речь?

Брат и Балагуров переглядываются.

— Я хочу предложить, чтобы ты создал в улье шпилевиков из молодых Балагуровых. Настоящих головорезов, которые смогут остановить экспансию Каллиников и позволят нам стать реальной силой.

— Старые рода будут не в восторге.

— Они не успеют понять. Или не захотят разбираться. А потом на сцену выйдете вы.

— Что будет нам с этого?

— В смысле Комнинам, — спешно вставляет Фёдор.

— Вы получаете полигон для обкатки технологии. Сколько боярских детей в Золотом шпиле в возрасте от десяти до двадцати? Двести? Триста?

— Двести девяносто пять или восемдесят два. Зависит от того, брать ли захудалые и бастардские дома в список.

— Значит, вы тоже задумывались о том, чтобы расширить гвардию.

Фёдор неопределённо жмёт плечом.

— Если же говорить о зримом… то я предлагаю на дело потратить для начала четыре тысячи солидов за пятьдесят шпилевиков. А главное — верность дому Комнинов вне зависимости от обстоятельств. С учётом того, что ваша покойная матушка была из Уаров — вы сможете положиться на всё левобережье.

— В случае чего?

— В случае внутренних проблем, разумеется, — как само собой разумеющееся отвечает Степан. — Или ты думаешь, Адриан, что копают только под меня?

Эпилог

в котором грабитель раскаивается, грешник недоволен, а прохожие косятся вслед.

Прохожие косятся не меня — одет я по нынешней моде легко и слишком интимно. Отвратительная, грубая белая рубаха да серые брюки и серый же пиджак. Но всё лучше чем тяжёлые, двубортные сюртуки (или как это там называется) или плотные с золотой вышивкой плащи, которые мне так упорно предлагали местные кутюрье. Видимо, они понимали некий сакральный смысл тяжести одеяний. Или же — простой уличной моды. Без всех этих выпендрежных вышивок я выглядел для них