Безопасный уровень (СИ) - Зубов Константин

— Скоро пройдет, — она быстро наклонилась ко мне и поцеловала в щеку. — Мы спасем твою дочь.

От наложившихся сильных эмоций у меня закружилась голова, и по телу прошла дрожь.

Я среди друзей, все будет хорошо, мы спасем Софью и весь мир.

Я люблю тебя!

Через двадцать минут мы, расположившись в моей комнате — я на кровати, а Катя на единственном стуле, — выключили свет и включили запись.

Девушка уже ознакомилась с необходимыми материалами, а от участия в совещании руководства, отказалась. Она предпочитала убивать врагов, а не придумывать, как это делать. Предложение составить мне компанию при просмотре видео об истории инопланетян она приняла без раздумий.

Механически крутя в руках пульт от проектора, я смотрел на мерцающую в темноте голограмму, изображающую Верховного Вершителя Ларгуса, и внимательно слушал.

Планета Протолан была похожа на Землю: ледяные шапки на полюсах и тропики на экваторе. Менталитет же наших видов радикально отличался. Едва обуздав планету и развив технологии для устойчивого поддержания размера популяции, они не стали двигаться дальше, а предпочли расслабленно существовать. Причины этого я так и не понял из-за колоссальной разницы восприятия, но факт остается фактом: просто жить — есть, спать, читать, обслуживать оборудование по добыче ресурсов и общаться с семьями — Протоланам было достаточно для счастья. Оно длилось два тысячелетия, а потом внезапно закончилось.

На планете существовала еще одна эволюционировавшая раса, по описанию произошедшая от ящеров или динозавров и жившая в тропиках, куда нога Протолан не могла ступить из-за неприемлемого климата. Ларгус называл эту расу Фроксилы. Строго говоря, для нас Протоланами были и те, и другие.

Когда технологически расы почти сравнялись, началась война. Их различия были так велики, что не предпринималось никаких попыток наладить контакт. Война шла двести лет, и конца ей не было видно: стороны не могли ни захватить территории друг друга из-за разницы температур, ни уничтожить, не разрушив экосистемы общего дома.

На время конфликта Протолане сняли все ограничения на количество особей и развитие технологий (этот момент я тоже не до конца понял). Из того, что описывал Вершитель, я сделал вывод: в научной и иных интеллектуальных сферах деятельности его раса сильна. Движимая общей целью, будто пробудившись ото сна, она стремительно прогрессировала: произошел огромный рывок в медицине, в частности генной инженерии, в военной сфере, в ракетостроении и космической отрасли.

А еще через двести лет они изобрели внушитель, и это стало началом конца.

Устройство отлично действовало на противников, и вскоре ящеры вели бои исключительно с другими ящерами, подвергшимися обработке. Победа Протолан была близка, и руководство проигрывающей стороны это тоже понимало. Они не тешили себя иллюзиями по поводу будущего: им предстояло стать рабами лягушек навсегда.

Фроксилы нанесли удар по планете. Раскололи ледники, подожгли леса, отравили моря. Радиоактивные облака накрыли почти весь мир.

К этому моменту популяция Протолан составляла больше двух миллиардов существ. Двух миллиардов обреченных на смерть существ.

События развивались по одному из самых неблагоприятных сценариев, но он тоже был просчитан: три космодрома и десяток готовых кораблей ждали своего часа.

Последние два года жизни Протолан на родной планете прошли в борьбе с умирающим миром. Постройка дополнительных космолетов и поиск нового дома объединили их расу.

И они нашли Землю.

Когда нахождение на Протолане стало невозможным, выбранные путем жеребьевки пятьсот пятнадцать тысяч особей отправились в космос. Пять кораблей разведчиков — сразу к цели, остальные — за ними, они рассчитывали прибыть через двести лет после первых.

Дорога заняла семьсот лет.

Глава 22

Я нашарил выключатель. Свет разорвал мрак, разрушая тяжелый осадок, оставшийся после просмотра.

В войне за планету истреблены две разумные расы, и немногие выжившие почти уничтожили землян. Это было так просто в выводе и так необъятно по сути. Погибли миллиарды живущих и сотни сотен миллиардов еще не родившихся существ. Первые — из-за непонимания, а мы — потому что оказались ближайшими.

В сознании Роберта иногда мелькали достаточно яркие воспоминания о религии. Как я успел понять, в древности эта штука позволяла слабым духом людям, не способным самостоятельно встретить трудности (в частности смерть), легче их воспринимать. В нашем мире подобную функцию частично несли в себе амулеты, которыми, бывало, пользовались воины, верившие в их помощь в бою, а иногда и в то, что часть души после смерти вернется в оберег и перейдет к следующему носителю.

Сейчас, пытаясь осознать масштабы произошедшего, я понимал, что без полноценной всеобъемлющей веры в нечто, способное объяснить и как-то оправдать столько необязательных смертей и страданий, жить дальше в этом мире и нормально воспринимать его невозможно. Вопрос оставался лишь в том, что это за конечная цель такая? Ради чего творится все это? Стоит ли она того, что миллиарды мужчин и женщин, имевших планы на будущее, любивших или ищущих любовь, вдруг умерли или даже не родились? Стоит ли она смерти детей, только начинающих жить и осознавать окружающий мир? В конце концов, кто выбирает цель, назначает цену за нее и имеет ли на это право?

Я понимал, что мои рассуждения о религии подобны рассуждению муравья о внезапно пошедшем дожде. С детства в меня вбивали безальтернативность существующей структуры мироздания, и я ее давно принял, но сейчас понимание того, что многое, а точнее, большая часть всего, что я знал, было искусственной ложью, разрывало меня изнутри. Сомнения, страхи, неуверенность не позволяли спокойно думать.

— Тебе гораздо лучше с этим лицом, — я совсем забыл, что тут Катя и вздрогнул. Она сидела, откинувшись в кресле, и, по-видимому, давно рассматривала меня. Непроизвольно я дотронулся до своей щеки и не почувствовал ее: правая сторона больше всего пострадала от взрыва. А вот левую половину до сих пор жгло: полчаса ожесточенной работы мочалкой понадобилось, чтобы удалить остатки личины Мэйсона.

— Там того лица, дай бог, половина осталась, — я хотел улыбнуться, но не смог. «Дай бог» — выражение, выскочившее из памяти Роберта. То самое, чего, помимо многого другого, прошлого и будущего, лишили нас инопланетяне.

— Немного обожжена щека и лоб, ерунда.

Катя встала и подошла. Аромат персиков коснулся меня. С минуту она разглядывала мое лицо, а я все пытался понять, что ее гложет. Наконец продолжила:

— Кирилл хочет союза с этими… жабами против охотников. Мне это не нравится.

Вот оно в чем дело: одной простой фразой девушка выразила то, что беспокоит сейчас большую часть штаба, а в будущем, если повезет, будет беспокоить большую часть людей по всему миру. Как можно договариваться с существами, которые захватили нашу планету и почти полностью истребили человечество? Пусть даже сейчас и не они главные враги.

Интересно зачем она искала тебя? Из-за того, что вырубила в подземелье? Так сильно переживает?

Может, просто из-за того, что мы говорили с Вершителем? Или потому, что мы имеем больше претензий к протоланам, чем многие другие? Что память об Ире и Кристине не даст нам принять мир с пришельцами?

— Мне тоже, но с чего-то надо начинать, — я положил уже ненужный пульт от проектора на столик. Катя продолжала стоять напротив меня, и мне приходилось прилагать большие усилия, чтобы не дать Роберту встать и подойти к ней. — Если их всего пятьсот тысяч, и они так слабы, как кажутся…

— Как хотят показаться! — из-под тонких рыжих бровей сверкнули зеленые глаза. — Я знаю, что ты дальше скажешь, слышала от других уже… Если они слабые, мы можем поменяться с ними местами.

К моему облегчению и разочарованию Роберта, Катя отвернулась и по привычке принялась ходить по комнате.